Clan Novel Trilogy - Lasombra - Book 1. Глава первая

Все мы знаем, как всякие юные девицы любят клан Ласомбра - создают персонажей из этого клана, всяко отыгрывают, да еще и фанфики пишут. Вот только в их исполнении гордые Ласомбра превращаются в противных мэрисьюшных лизьомбре, из-за чего значительная часть русскоязычного VtM-сообщества недолюбливает этот клан.
Под катом вы найдете перевод первой (после пролога) главы первой книги клановой трилогии Ласомбра. В этой главе описан сбор кардиналов Шабаша, большинство из которых - Ласомбра. Это кардиналы, могущественнейшие из вампиров, образец для подражания для всего клана. И они бесчеловечны. Сравните их с персонажами фанфиков - и, как говорится, почувствуйте разницу.


1 ноября 1999 г., понедельник, 23:30
Где-то под Мехико

Тразарик наблюдал за тем, как кардиналы идут по залу, в который раз восторгаясь их нечеловеческим видом. Служение будущим владыкам всегда сулило новые зрелища.

А вот зал не соответствовал эстетическим вкусам Тразарика. Это был храм, построенный служителями старых богов, когда европейские владыки распорядились уничтожить все напоминания о нехристианской вере, и позже занятый вампирскими жрецами. Изнутри он напоминал ступенчатую пирамиду: основанием был квадрат со стороной в 100 футов, с каждым ярусом он уменьшался на три фута. На высоте 9 футов от пола заканчивался первый ярус, далее стены сужались, образуя ступеньку каждые 3 фута. Плоский красный потолок был по площади меньше, чем половина пола. На некоторых из ступенек (выбранных совершенно случайно, как показалось Тразарику) на цепях висели светильники. Свет был тусклым, а тени - беспорядочными, поэтому Тразарику приходилось напрягать воображение, чтобы представить мелкие детали.

Тразарик стоял в углу вместе с другими избранными слугами, стараясь сохранять полную неподвижность. Остальные слуги были ему незнакомы. Того, кто стоял перед ним на коленях, вроде бы, звали Никколо - Тразарика охватило негодование при виде его грязной одежды - краденой одежды матроса. В центре зала стоял обсидиановый алтарь, вокруг которого кардиналы могли свободно передвигаться. Жертвоприношений на алтаре сегодня не планировалось - это была ночь разговоров, а не действий. Единственная каменная дверь была закрыта, но не заперта, и Тразарик слышал, как в коридоре за ней клацают когтями стражи-гули.

Когда возвестили о прибытии главного из цимисхов, Тразарик пожалел о том, что политические причины мешают ему чаще видеться с этой выдающейся личностью. Сшить одежду, способную изменяться - это был бы настоящий вызов!

Он не сказал бы, что не может применить свое мастерство к старейшинам-ласомбра, которых обычно одевал. Ведь только настоящий профессионал мог пошить костюм или платье, позволяющее вампиру выпустить все теневые щупальца, которые он пожелает призвать, и при этом не похожее на балахон или рубище. Также особым искусством было создание одежды и аксессуаров, которые красиво спадали бы, когда их владелец обратится в неосязаемую тень (при этом пожелав остаться без своего наряда), и могли быть быстро надеты при возвращении в телесный облик. Но по большей части он занимался подгонкой одежды к телам, которые оставались неизменны. С цимисхом вариантов было бы куда больше.

В этот вечер кардинал Викос очевидно решил подчеркнуть свое отличие от ласомбра, с которыми не сходился во мнениях. Черты его лица скрылись под искусными гребнями из кости и хряща с шипастыми выступами, которые вторили движениям глаз кардинала. Тело было высоким, а длина конечностей свидетельствовала о быстроте, как если бы их владелец ожидал стычки. На каждой руке присутствовал лишний палец с когтем-трезубцем, за который цеплялась манжета рукава. Одет Викос был в рясу, которая напомнила Тразарику одеяние византийских священников.

Голос кардинала был высоким и по тембру напоминал скорее звон металла:

-Понять не могу, почему вы не хотите говорить об этом. Это ведь вас лишила положения и влияния эта сука Люсита. Мне до нее дела нет - пусть себе живет. Но вы-то почему бездействуете?

Старейшим из присутствующих ласомбра был мрачный мужчина небольшого роста, который никогда не обращался к Тразарику. Ему было все равно, что носить: хоть плащ отшельника, хоть снятую со своей жертвы одежду. Никакого чувства стиля - но непоколебимая уверенность в своей силе манипулирования. Тразарик слышал, как Тимофеев говорил: «Моя воля - вот мой наряд». К чему мог привести такой подход? Сразу становилось понятно, как вампиры, понимающие свое место в мире, однажды сообща восстали и перебили своих старейшин.

Тимофеев пророкотал глубоким басом, который не вязался с его телосложением:

-При всем уважении, кардинал, не вам судить дела клана Ласомбра. И кардинал Монкада, и его убийца - одни из нас. Наказание над ней свершится так, как мы сочтем необходимым. Я уверен, что вы с уважением отнесетесь к нашим пожеланиям, равно как и мы с уважением относимся к цимисху, который так внезапно достиг успеха.

Викос зарычал. Рык сопровождался увлекательным зрелищем: кости по обе стороны его грудной клетки сместились, а мышцы, соединяющие шею и раздвоенную грудину, напряглись. Затем он заговорил, спокойно и невозмутимо:

- Кардинал, мы оба осознаем значимость прецедента. Неужели вы хотите новой гражданской войны? «Свобода», о которой мы говорим массам, должна ограничиваться интересами секты. Нашими интересами. И мы оба знаем, что случилось.

Викос указал на Никколо:

- Даже один последователь вашей проблемной девчонки - это слишком много. Следует ли нам узнать мнение регента по этому вопросу?

Помощник Тимофеева, статный андрогин, разделявший эстетические вкусы своего господина, показал что-то жестом. Тимофеев остановился, прислушался и улыбнулся.

- Спасибо, - ответил он очень тихо, а затем указал на одну из террас, где на пиктограммах в ацтекском стиле виднелись старые брызги крови. - Кардинал, паладин напомнил мне о том, что здесь было. Вы видите? Или освежить вашу память?

Цимисх посмотрел наверх, его руки вздрогнули:

- Благодарю вас и вашего паладина. Я помню, что произошло.

- Тогда вы вспомните, что наличие в клане повстанца, действия которого затрагивали лишь сам клан, оставалось делом клана - и мы были с этим согласны. Так было в 1762 году, когда один из ваших пытался заделать себе выводок в лесах Пенсильвании, так остается и сейчас. Я уверен, что вы разделите наше отношение к прецедентам.

Викос повернул лицо к паладину. Из брони вокруг левого глаза Викоса вытянулись бритвенно-острые шипы. Паладин прекрасно знал этот жест, которым пользовались, когда прямая угроза была невозможна. До следующей встречи Тимофеева и Викоса паладину придется быть осторожнее. Кивнув, Викос вышел из зала, остальные цимисхи пошли за ним.

Когда остались только ласомбра, Тимофеев и его паладин занялись Никколо. Паладин держал его на весу одной рукой и двумя теневыми щупальцами, а Тимофеев голыми пальцами отрывал кожу с ног Никколо длинными полосами. Тихим голосом он спрашивал:

- Это все? Ты уверен, что больше ничего не помнишь?

Тразарик с величайшим удивлением слушал то, что Никколо рассказывал в перерывах между стонами боли. Как понял портной, Никколо был самым юным из четверых потомков, странствовавших вместе с сиром - амбициозным итальянским ласомбра, которого Тразарик смутно помнил по Великому балу в прошлом году. Они, как и многие ласомбра, обсуждали значение убийства Монкады и возможную участь Люситы, а затем Роза, старшая из потомков, предложила убить сира и найти Люситу, чтобы под ее руководством создать новый Шабаш, основанный на диаблери и мятеже молодняка. Теодор, Маттео и Никколо поддержали ее. 

А потом Никколо очканул (Тразарику нравилось это новомодное словечко), хотя под пыткой выразился иначе - просто сказал, что усомнился в мотивах Розы во время их с сиром путешествия из Португалии в США. В убийстве он участвовал не более, чем от него требовалось, а по прибытии судна в Майами украл униформу матроса и сбежал на юг в поисках анклавов Шабаша. Одна из стай наткнулась на него на берегу Мексиканского залива и привела в Мехико.

- Вот видишь, что ты натворил, - спокойно произнес Тимофеев. - Нам удалось уладить конфликт с цимисхами, но гораздо лучше было бы всего этого избежать.

Треснула отрываемая кожа.

- Тебе не хватило ума ни остановить взбунтовавшееся дитя, ни озаботиться о том, чтобы твой рассказ услышали только ласомбра.

Снова раздался треск.

- Паладин, озвучь приговор.

Тимофеев отступил на несколько шагов, а паладин подбросил Никколо в воздух и поймал его, вонзив заостренные ногти именно туда, откуда кардинал оторвал самые большие куски.

- Ты не закричал и заслужил право на жизнь. Пока что. Твоей обязанностью станет отыскать своих мятежных братьев и сестру и отчитаться нам об этом. Тебе дадут помощников. Если выживешь и вернешься, то сможешь считать свой долг оплаченным.

Паладин уронил Никколо на пол и провел носком ботинка по оголенному нерву:

- Ты хочешь убить нас обоих, но умеешь держать себя в руках. Возможно, ты не безнадежен.

Никколо поднял глаза и продолжал молчать, по его лицу стекали струйки витэ. Тимофеев оставался стоять позади, а остальные ласомбра окружили его, чтобы взглянуть на Никколо.

Тразарик узнал кардинала Мисанкту по ее бестелесности. Мисанкта посвятила себя тайнам Бездны и много говорила о возможностях, которые тьма дарует тем, кто отказался от плоти. Тразарик как-то раз видел ее в обличье женщины средних лет, но все возможное время Мисанкта проводила в форме тени, выпуская полуосязаемые щупальца, цепляющиеся за серебряную раму, на которую слуги надели рясу кардинала. Тразарику периодически приходилось подгонять ее одежду под меняющиеся стилистические вкусы Мисанкты и ее понятия насчет эффектности. Проволочные спирали соединяли раму со стеклянной короной, которая тихо зазвенела, когда теневое щупальце толкнуло головной конец рамы, имитируя наклон головы.

Постоянный слуга у Мисанкты был всего один. Скиапена сохранял мужские черты, но находился в процессе покрытия всего тела татуировкой однородного черного цвета. На этой встрече он находился в форме тени, но Тразарик встречался с ним в частном порядке во плоти и знал, что на лице Скиапена вытатуировал перевернутое Древо жизни. Его наряд Тразарик делал по эскизу церемониальной мантии с прошлогоднего Великого бала. Портной подозревал, что в одну из ночей Скиапену постигнет «несчастный случай» по причине любви к зеркальной отделке одежды. Слуга испытывал извращенное удовольствие в связи с проклятием своих сородичей и ждал, кто же вздрогнет, увидев отсутствие своего отражения в его нарядах. Того, кто проявил слабость, один из Судов крови Мехико обязательно обвинял в оскорблении или каком-либо другом преступлении. Портной искренне надеялся, что одна из жертв выживет и подвергнет слугу такому же испытанию, но такого еще никогда не случалось.

Здесь присутствовал и кардинал Менувен, но Тразарик не был точно уверен, к кому именно надо было обращаться как к кардиналу. Кардинал выбирал себе в услужение полдюжины храмовников и жрецов, каждому из которых в начале службы удаляли крышку черепа и вживляли тауматургически созданный угольный стержень в обнаженный мозг. Между стержнями постоянно перетекали струи тьмы. В течение своего срока службы все шестеро говорили одним и тем же голосом (шепчущим тенором), а их поведение было пропитано общими манерами. Они демонстрировали такое мастерство управления тенями, которого никогда не имели ни ранее, ни впоследствии. О Менувене говорили как о существе, состоящем из чистого разума Бездны, но Тразарик подозревал, что за этими россказнями скрывается что-то еще.

Лорд Грейхаунд был совсем другим. Он обескураживал так же, как и Тимофеев, но по другой причине. Отношение Грейхаунда к вампиризму основывалось на том, что он называл «рациональным подходом». Он не был глуп и не отказывался от своей сверхъестественной сути - просто не задумывался о ней. Лорд Грейхаунд и его последователи заботились о материальном. Он гордился отсутствием у себя какого-либо умения управлять тенями и поставил цель стать самым сильным в клане физически и ментально. Чтобы никто не забывал о его совершенстве, Грейхаунд всегда ходил обнаженным и носил лишь украшения своих жертв, которые вживлял в свою плоть, где они оставались до тех пор, пока тело не исторгало их во время дневного сна. Он поощрял учеников, которые осваивали дисциплины для изменения формы, и постоянно заставлял их менять его тело, подчеркивая те или иные черты.

Как всегда, лорд Грейхаунд был окружен толпой прихвостней. Некоторые были голыми, как и их кумир, а другие носили современные спортивные костюмы и старинные доспехи в странных сочетаниях, которые Тразарику показались жутко пошлыми. Они смотрели на истерзанное тело Никколо с отработанной ухмылкой и шепотом отпускали снисходительные замечания.

Немногие знакомые Тразарику вампиры чувствовали себя комфортно в присутствии паладина Тимофеева и при виде его черного-черного лица. Одним из таких немногих был Малыш Хейдар - мальчик-араб, обращенный одиннадцать веков тому назад. Насколько Тразарик знал, Хейдара вообще ничего не могло побеспокоить. Для него все в мире представляло собой данные, которые он мог проанализировать, используя свой опыт и знание истории. Хейдар отказался от всех званий и титулов, но нашелся кардинал, оценивший его способности. Тимофеев дал мальчику свое покровительство и оплачивал его изыскания. Хейдар почти не участвовал в разговорах, но потом отчитывался перед покровителем обо всех признаках недовольства среди молодняка. В годы создания Шабаша сам Хейдар помогал убивать старейшин и теперь не хотел повторить их участь.

Собравшиеся тихо беседовали. Тимофеев заранее оговорил, что не одобряет громкий шум, и никто из собравшихся не рискнул навлечь его гнев. Обсуждали разное. Какой-то шабашит привлек внимание полиции к осаде из-за собственной беспечности. В пригороде Чикаго целая стая провалила простейшую огненную пляску, и лидер стаи попал в немилость, а какому-то епископу не повезло с потомством - и теперь эти двое искали какой-нибудь способ доказать свою полезность. Какой-то шабашитке не хватало сил, чтобы стать храмовником, но она была весьма быстрой. В Шабаш переметнулся перебежчик из Камарильи - доверять ему нельзя, но можно дать какое-нибудь задание на периферии. Те, кому удалось внедрить образы и мысли в разумы остальных, в разговоре давили на них своей волей.

Наиболее бесчеловечные из присутствующих, кто наиболее тщательно следовал искусственным моральным путям Шабаша, сильнее прочих страдали от солнца - некоторым нужно было отправляться спать за час или более до рассвета. Такие стремились довести разговор до логического завершения до того, как придется уходить, и обрывали долгие разглагольствования и попытки съехать с темы.

Никколо оставался лежать на полу, изо всех сил пытаясь незаметно залечить свои раны. Ближе к четырем утра паладин снова поднял его, встряхнул, подбросил пару раз могучими руками.

- Слышишь меня? - спросил бесстрастный голос.

Никколо изо всех сил принялся кивать - говорить ему не давали раны на шее.

- Хорошо. Мы выбрали тебе помощников. А теперь спи. После заката начнешь свой путь.

Толпа постепенно рассеялась. Последним, что видел Никколо, засыпая, было то, что паладин по-прежнему стоит над ним.