Последняя искра

Под катом - перевод рассказа The Last Spark за авторством Эдди Уэбба из сборника Cainite Conspiracies.

Когда утихло эхо от колокола, пробившего полночь, она произнесла:

- Простите меня, ваше высокопреосвященство, ибо меня искушал живой мертвец.

Скрывая улыбку, архиепископ Амбросио Луис Монкада отвел взгляд от перегородки, за которой сидела кающаяся, и вытер руки о подол своей прекрасной рясы - то была привычка, от которой он не избавился за сто лет посмертия. Тусклое пламя свечи отразилось в перстнях, украшавших его пальцы.

Он несколько месяцев подстраивал этот момент, и теперь каждое слово и каждый шаг должны были быть тщательно взвешены.

- Это очень серьезное заявление, дитя мое...

- Элизабет, - перебила его кающаяся. - Прошу, ваше высокопреосвященство, зовите меня Элизабет. Я уже несколько месяцев подряд прихожу к вам в полночь. Я вверяю душу свою в ваши руки.

Монкада вновь улыбнулся в темноте исповедальни.

- Хорошо, Элизабет. Так почему ты считаешь, что тебя искушал один из... живых мертвецов?

- Это был человек, к которому вы меня послали. Леандро Фуэнтес.

- Я помню, - терпеливо произнес Монкада. - Он принял твое пожертвование?

Элизабет ответила не сразу, и Монкада услышал, как скрипнула под ней деревянная скамья. Затем она тихо шепнула:

- Ваше высокопреосвященство, я не отдала ему деньги.

- Элизабет, дитя мое, мы ведь говорили об этом. Ты совершила тяжкий грех и лишь через покаяние сможешь...

- Знаю! - она была на грани истерики. - Но этот Фуэнтес зол и нечист! К детям, что на его попечении, он относится как... как к животным!

«Превосходно. Даже лучше, чем я надеялся», - подумал архиепископ. Перед его внутренним взором разыгрывалась шахматная партия, и Монкада двинул очередную фигуру. Спокойным голосом он возразил:

- Но разве он не дал этим детям дом? Как жили бы эти сироты, если бы не щедрость таких, как он?

Скамья вновь скрипнула.

- Потому я и пришла, ваше высокопреосвященство. Я боюсь за их души, ведь этот Фуэнтес зол и нечист.

- Ну так расскажи мне, что ты видела.

Медленно и постепенно Элизабет поведала Монкаде то, что он слышал уже с десяток раз: о толпах полуголых детей, о притягательном взгляде купца Фуэнтеса, о том, как он кусал девочку в шею или мальчика в бедро, чтобы пустить кровь. О том, как распущенно себя ведет Фуэнтес и как отвратительно он питается, Монкада знал уже несколько месяцев. Архиепископ подослал шпионов к купцу сразу же после того, как Фуэнтес, член Amici Noctis, обратился в Кровавый суд с требованием отдать ему кровь Люситы Арагонской, чайлда Монкады.

«Люсита, я делаю это ради тебя, - тихонько пробормотал Монкада. - И ради себя».

Элизабет, чуть не плача, продолжала говорить, и архиепископ уже ждал признания в том, как она поддалась чарам Фуэнтеса и присоединилась к его гнусной оргии. Но вдруг в ее голосе зазвучало железо:

- Он потянулся ко мне, пытаясь вовлечь меня в свой... разврат. Слава Господу, что я взяла с собой распятие - я хотела и его отдать как пожертвование. Я закричала, чтобы он убирался, и выставила распятие в его сторону.

- Ну и ну! - Монкада был впечатлен. Воля этой женщины была так же сильна, как и воля Люситы. - И что же он сделал?

- Он... Ваше высокопреосвященство, да простит меня Бог, но он зашипел, словно змей-искуситель. Было темно, но я видела, что и зубы у него стали будто змеиные. Он сказал, что уже мертв, и я тоже умру - это лишь вопрос времени.

Монкада отпрянул, пораженный силой ее веры. Эта женщина была из знатного, но бедного рода, и ее муж немало заплатил, чтобы она получила право исповедоваться самому архиепископу, пусть и лишь по ночам. Еще в самую первую исповедь Монкада почувствовал, как тлеет вера в душе Элизабет. Он делал всё возможное, чтобы раздуть это пламя - сперва он попробовал подчинить ее волю, но женщина оказалась на удивление устойчивой к его мысленному влиянию, потому он избрал другой способ. Искусно и хитро он подогревал веру Элизабет и вел ее к своему недругу.

Теперь, когда Элизабет закончила свой рассказ, ее вера была подобна жару бушующего пламени. Но это пламя горело в горниле зла.

Это было превосходно.

- Ну и странные у тебя истории, Элизабет.

- Ваше высокопреосвященство, уверяю вас - это не выдумка. Клянусь кровью Девы Марии, каждое слово - чистейшая правда.

- Рассказывала ли ты об этом кому-нибудь еще?

- Нет, ваше высокопреосвященство. Но после того, как вы отпустите мне грехи, я хотела рассказать мужу.

- Не думаю, что это хорошая мысль, дитя мое.

- Почему? - неуверенно спросила она.

- Представь себя на его месте. Представь, что твоя жена приходит и говорит, что отказалась от покаяния, потому что человек, которому она должна заплатить, зол и нечист. Скорее всего, муж вышвырнет тебя из дома и прикажет страже схватить тебя, потому что своими словами ты оскорбляешь его веру.

- Я... я не подумала об этом, - Монкада ждал, что она расплачется, но голос Элизабет был тверд. - И что же мне делать, если мне никто не верит?

- Я верю тебе.

В ее голосе зазвучало облегчение:

- Верите? Спасибо вам, ваше...

- Я верю, что ты столкнулась со слугой сатаны. Я верю, что ты искренне хочешь спасти души тех бедных детей. И я верю, что ты - инструмент в руках Божьих.

Элизабет молчала, жар ее веры угас. Архиепископ дал ей секунду на размышления, затем продолжил:

- Тварь, с которой ты столкнулась, боится лишь четырех вещей: огня, солнечного света, Божьей воли и деревянного кола в сердце.

Элизабет вновь заерзала на скамье.

- Солнечного света?

- Да, дитя мое. Я не могу вооружить тебя светом, а воля Божья и так уже с тобой, но две оставшиеся вещи я тебе дам. Выйдя отсюда, поговори со смотрителем в церкви и скажи ему, что я велел выдать тебе кол, молоток и факел. К просьбе своей добавь слова «cum Deo».

- С Богом, - пробормотала Элизабет, вспомнив латынь.

- Получив от него эти инструменты, - продолжал Монкада, - разыщи порочную тварь в ее логове и уничтожь. Твоя вера в Господа защитит тебя.

Элизабет не ответила.

- Ты поняла?

По разделяющей их перегородке пробежала тень, и Монкада вновь ощутил жар веры Элизабет.

- Я поняла, ваше высокопреосвященство, - прошептала она. - И я исполню волю Божью.

Дверь открылась и тихонько закрылась. Монкаде осталось лишь подождать несколько ночей, чтобы понять, принесет ли этот ход победу. Поблагодарив Господа и вознеся ему молитву, архиепископ покинул исповедальню.

*          *          *

Спустя несколько ночей неприметный посыльный передал Монкаде записку, в которой было одно лишь слово: «Сделано. Э.». Еще через сутки шпионы архиепископа подтвердили, что вилла Леандро Фуэнтеса сгорела дотла, а владелец был внутри.

Монкада поднес отчет шпиона к пламени свечи, а затем бросил его на стол, инстинктивно отпрянув. После того как от отчета остался лишь пепел, архиепископ написал Элизабет письмо с приглашением на исповедь в его доме во владениях церкви.

Она вскоре явилась, кутаясь в тяжелый плащ от зимней стужи. В комнате не было окон, а единственным источником света были расставленные повсюду свечи, но их тусклого пламени Монкаде хватило, чтобы разглядеть, насколько лицо Элизабет осунулось и побледнело. Дрожащими руками она закрыла дверь и спрятала ладони в широкие рукава своего шерстяного платья. Она нервничала, и аромат лавандового масла не мог скрыть от Монкады запах ее пота.

Архиепископ поднялся и указал на удобное кресло рядом со своим собственным:

- Рад видеть тебя, Элизабет. Снимай плащ и присаживайся.

Она мотнула головой:

- Не могли бы вы разжечь огонь? Здесь очень холодно, я вся дрожу.

- Может, дать тебе одеяло или что-нибудь еще, чтобы...

- Нет, мне нужен огонь. Вижу, у вас и дрова наколоты.

Металл в ее голосе заставил Монкаду непроизвольно сделать шаг назад. В комнате не было огня, но сила веры Элизабет обожгла его.

- К сожалению, дитя мое, мне нечем разжечь огонь. Я обычно не замечаю холода, потому забыл о таких мелочах.

Со странным выражением лица - Монкада не разобрал, была ли это улыбка - Элизабет извлекла из-под плаща небольшое огниво.

- Зато я не забываю о таких мелочах, - дрожащими руками она протянула огниво архиепископу. - Разожгите огонь.

Долгое время они молча смотрели друг на друга. Заглянув в глаза Элизабет, Монкада своей волей надавил на ее разум и шепнул:

- Ты не чувствуешь холода и не хочешь разжигать огонь.

Элизабет не отвела взгляд, но ее рука перестала дрожать:

- Но я чувствую и хочу. Вам ведь несложно, архиепископ Монкада.

Ее воля была слишком сильна, и Монкада, признавая ее победу, отвел глаза. Элизабет спрятала огниво под плащом.

- Я молилась, чтобы это оказалось неправдой, - произнесла она, глядя на дрова, сложенные в очаге. - Пока Фуэнтес горел, он выкрикивал ваше имя и не прекращал проклинать вас, пока пламя не покончило с ним. Я не могла понять, почему он решил, что это вы стоите за... за освобождением, что я ему принесла. Но затем я вспомнила о четырех вещах, которых, по вашим словам, боятся демоны: огонь, солнечный свет, Божья воля и кол. Мы никогда не встречались днем...

- Служение Господу отнимает у меня много времени, - эту отговорку архиепископ использовал вот уже несколько десятков лет.

Элизабет продолжила, будто не слыша его ответ:

- ...и даже в самые холодные ночи очаг горел еле-еле или вы сидели далеко от него, - она мотнула головой. - И я верила вашим словам о том, что кровь вас не греет, что вы занятой человек, что годы служения в стенах церкви сделали вас бледным, но теперь мне нужно знать точно.

- А что насчет воли Божьей? Как архиепископ я никак не смог бы избежать гнева Господа всемогущего в стенах церкви.

Он почувствовал, как жар ее веры ослабевает, и впервые Элизабет отвела взгляд.

- Признаюсь, это мне не удалось понять.

Медленно, будто приближаясь к испуганной лошади, Монкада сделал шаг к Элизабет. Казалось, ситуацию еще можно было исправить.

- Очевидно, что демон искушал тебя, нашептывал ложь и пытался настроить тебя против истинного замысла Божьего.

Жар ее веры вновь вспыхнул, словно костер, в который подкинули сухое полено. Элизабет вновь вытащила руки из-под плаща, в одной она держала огниво, в другой - серебряное распятье.

- Но пламя очищает, не так ли? Если то была ложь сатаны, то вы можете посидеть со мной у огня, поцеловать крест и помолиться за мою заблудшую душу. Сделайте это, и я с радостью вверю свою жизнь и свою душу в ваши руки.

Жар ее веры обжег его кожу, как если бы он стоял у костра. Монкада закрыл глаза и сложил руки, будто в молитве, но на самом деле он собирал всю свою волю. Он убивал мужчин и женщин, уничтожал других каинитов и множество раз вручал другим их тридцать сребреников. Его Темный Отец был проклят Господом, и это значило, что все потомки Каина были частью замысла Божьего. Монкада был благословлен непосредственным и недвусмысленным доказательством существования Всевышнего и располагал средствами для претворения в жизнь Его планов.

Ему противостояла всего лишь смертная, которая и тридцати лет еще не прожила по замыслу Божьему. Да, вера ее была сильна - но и его вера тоже.

Вновь открыв глаза, он выхватил у нее огниво рассчитанным движением, чтобы не коснуться распятья. Что-то на задворках его разума зашевелилось, закричало, захотело отступить, уйти, сбежать. Монкада представил себе клетку с толстыми железными прутьями и запер в ней свои инстинкты. «Я ласомбра, - напомнил он себе. - Я не убегаю».

Архиепископ шагнул к очагу и почувствовал, как жар веры Элизабет слабеет. Не зная, как устроено огниво, он замешкался, но всё же смог извлечь кремень и кресало, а затем положил на дрова промасленную тряпку. Что-то внутри него рычало и вопило, стремясь выбраться на волю.

Монкада заставил себя смотреть на то, как искры падают на тряпку и как разгорается пламя. Спустя несколько мгновений он подчинился инстинктам и отвернулся от очага. Чем жарче становился огонь за спиной Монкады, тем слабее было пламя веры Элизабет, и она опустила распятье.

- Но... Я была уверена...

Монкада одной рукой выбил распятье, второй схватил Элизабет за горло. Подняв ее одной рукой, он пересек комнату, чтобы оказаться подальше от горящего очага, и прижал женщину к каменной стене. Элизабет с ужасом смотрела на него, пытаясь освободить свое горло из стальной хватки Монкады. Где-то далеко колокол начал отбивать полночь.

- Ах ты корова, - злобно произнес архиепископ, обыскивая Элизабет на предмет оружия. Колокол ударил второй раз. - Ты думала, что можешь прийти в мои владения и так легко избавиться от меня? Это я сделал тебя той, кто ты есть.

Женщина сопротивлялась всё слабее. Монкада нашел у нее под плащом деревянный кол и небольшой кинжал, кол отбросил в сторону, а кинжал поднес к лицу Элизабет. Колокол ударил в третий раз, затем в четвертый. Из последних сил Элизабет прохрипела одно лишь слово:

- Полночь.

Колокол ударил в пятый раз. Каинит слегка ослабил хватку.

- Слушаю. Скажи мне свои последние слова.

- Я не послушалась тебя, - выдохнула Элизабет. - Я рассказала мужу.

Колокол ударил в шестой раз, и Монкада ухмыльнулся:

- Да? И теперь ты скрываешься здесь от его стражи?

- Нет, - ее шепот был еле слышен на фоне седьмого удара колокола. - Он поверил мне. Если я не выйду отсюда до того, как колокол закончит бить полночь...

Монкада в ярости швырнул Элизабет на пол, затем схватил за волосы и приставил кинжал к ее горлу. Колокол ударил в восьмой раз.

- И что тогда?

Ее вера вновь вспыхнула ярким пламенем, и каиниту пришлось отпрыгнуть.

- Они сожгут здесь всё, - произнесла Элизабет, вставая с девятым ударом колокола.

- Ты сошла с ума! Напасть на церковь - это самоубийство. Семья твоего мужа будет уничтожена.

Колокол ударил в десятый раз. Элизабет улыбнулась:

- На небесах мы получим гораздо больше.

Клетка в голове Монкады трещала по швам. «Пусть горит за свои убеждения», - успел подумать он, выбежав за дверь и захлопнув ее за собой. На последних крохах самообладания он извлек из складок рясы тяжелый железный ключ и закрыл дверь на замок.

«Я переживу ее. Я переживу всех своих врагов».

Последним, что он запомнил, был запах дыма.

*          *          *

Следующим вечером Монкада проснулся в кромешной темноте. Он лежал на чем-то, что на ощупь напоминало холодную слоновую кость, а, когда поднялся на ноги, понял, что лицо его покрыто чем-то липким. Он целую вечность спотыкался в темноте, пока не нащупал ржавое кольцо, и тогда архиепископ потянул за него так, что металл глубоко врезался в его плоть. Появилась узкая полоса лунного света, и Монкада увидел, что очутился в склепе за пределами церковных владений, а руки и ряса его перепачканы кровью. Пусть он и оказался в мучительной власти Зверя, Господь дал ему укрытие и пропитание.

Выбравшись из склепа и умывшись в колодце, Монкада нашел священников, которые искренне обрадовались. Дом архиепископа сгорел дотла, на пепелище был найден обгорелый скелет, и все перепугались, что это труп Монкады. Священники несли какую-то чушь о вооруженных людях, что вторглись в церковные владения и подожгли дом архиепископа, а затем были разорваны на части.

Монкада спокойно объяснил, что те люди служили сатане и пытались убить архиепископа за то, что тот узнал правду о нечестивости Леандро Фуэнтеса. По одной лишь милости Божьей архиепископу удалось подобрать меч и с боем вырваться из горящего дома.

Священники никогда не спрашивали у Монкады, почему у всех вооруженных людей были разорваны глотки и почему ни у кого из них не было ран от меча. Трупы по приказу архиепископа просто сбросили в могилы для бедняков.

*          *          *

Спустя два месяца Монкада получил черный свиток. Когда архиепископ развернул его, на черном пергаменте засверкали серебряные буквы, которые через несколько минут исчезли, но Монкада запомнил написанное и ухмылялся, вновь и вновь прокручивая в голове: «Во-первых, требование Фуэнтеса в адрес Люситы Арагонской отклонено. Во-вторых, покинутое Фуэнтесом место не должно пустовать. Поразмыслив, мы решили, что займешь его ты. Служи Amici Noctis до тех пор, пока кто-то более сильный не потребует твоей крови».

Монкада свернул свиток и поднес к пламени свечи, а затем аккуратно положил на стол и откинулся назад, наблюдая за тем, как пергамент превращается в пепел. «Люсита, я делаю это ради тебя, - тихонько пробормотал он. - И ради себя».