Каноничный вампирский секс. Беккет и Эмма

Несмотря на мою ненависть к «двадцатке» я жду Beckett's Jyhad Diaries. Как и все, я думаю. И чтобы скрасить ожидание, я решил перевести тот самый отрывок из третьего тома викторианской трилогии.



- Перед тобой вечность, Эмма. Войди в нее на своих условиях.
- Вечно старая, - сказала она. - Навеки уродливая.
Он коснулся ее щеки, она прильнула к его руке.
- Не говори глупостей, Эмма. Ты красавица.
Сказав это, Беккет понял, насколько истинны были его слова. Он провел не одну жизнь среди немертвых, которые, за некоторыми исключениями, имели притягательную ауру хищника, а среди богатых вампиров Лондона, Парижа и Вены были мужчины и женщины, столь физически совершенные, что затмевали богов Олимпа. Но никто из них не мог сравниться с Эммой Блейк.
Шелковистые волосы почти без седины и бледная, хоть и не совсем белая кожа, пышная грудь, омут карих глаз, полные губы - это заставило ту часть его естества, о которой он почти забыл, жаждать ее физически. Но истинная красота Эммы заключалась в той искорке жизни, которую она таинственным образом смогла сохранить. Немертвая и проклятая, как и все они, она по-прежнему беспокоилась за дочь и мужа и не встала на путь хищника, хоть и вращалась среди вампиров всю свою жизнь. За это он и влюбился в нее.
- Я хочу увидеть твои глаза, - сказала она и потянулась рукой к его очкам. Другой рукой она опустила простыню, обнажив одну из своих грудей с голубой прожилкой вены.
Беккета бросило одновремено в жар и в дрожь. В отличие от большинства лондонских немертвых он принадлежал к вампирскому роду, который был ближе всего к своей звериной сути. Десятки лет он пользовался преимуществами своего происхождения, скрываясь в земле от дневного светила, а ночью превращаясь в летучую мышь или волка. Однако это имело свою цену - на его теле остались отметины, которыми он не мог гордиться.
Когда Эмма сняла с него темные очки, он не стал закрывать глаза и прятать свои кошачьи зрачки и желтые радужки. Он заглянул в глаза Эммы и увидел там симпатию и понимание.
Он сорвал с нее простыню, преодолев секундное сопротивление. Своей рукой, затянутой в перчатку, он провел по ее шее. Ее тело было покрыто узором шрамов, оставленных, без сомнения, чародеем Анваром аль-Беши. От грудей к паху шли белые отметины, похожие на ведьмины знаки. Он провел рукой по ним, и его пальцы в конце концов оказались в рощице ее лобковых волос. Другой рукой он погладил вертикальный шрам между грудей.
Впервые он повстречал ее, когда она была рабыней аль-Беши. В ходе ритуала, ставшего последним для арабского чародея, она сама вскрыла себя ножом. Он уже видел ее обнаженной и окровавленной, но сейчас все было иначе. Его рука легла на ее левую грудь, другая продолжила исследовать пах.
К той руке, что гладила ее грудь, потянулись пальцы Эммы. Она стягивала с него тонкую кожаную перчатку, под которой он прятал другую метку своего проклятья. Тыльную сторону его кистей покрывала густая темная шерсть, переходя во вполне человеческое оволосение на предплечьях. Его пальцы были длиннее, чем нужно, а ногти напоминали собачьи когти.
Она поднесла его ладонь к губам и поцеловала ее.
Он вынул руку из ее паха, вызвав у Эммы стон, и снял вторую перчатку. Эмма стянула с него шарф и принялась расстегивать пуговицы его рубашки - сперва робко, затем все увереннее. Руки Беккета скользнули по спине Эммы к ее мягким ягодицам. Она наклонилась и провела языком по его торсу, в ответ он сжал пальцы, вонзив ногти в ее мягкую плоть.
В его звериные ноздри ударил аромат жасминового мыла, медный запах кровавых слез и его собственный животный мускус. Он потянул ее на себя, вынудив обнять его, сделал несколько шагов и бросил ее на кровать.
Она ахнула и перекатилась на живот. На ее ягодицах он увидел десять отчетливых вмятин от его ногтей. В самых глубоких участках этих вмятин выступили винно-красные бусинки ее крови. Через секунду царапины затянулись, подчиняясь инстинктам немертвого тела Эммы.
Беккет запрыгнул на кровать, провел языком по уже потемневшим кровавым каплям и ощутил электрическое покалывание в глотке. Он учуял медный запах имитации женского сока, которую выделило тело Эммы. Подведя руку под ее бедра и приподняв ее задок, он устремился лицом к источнику этого запаха. Она раскрылась под его языком, а он выпустил клыки и вонзил их в самый нежный участок ее тела. Густая холодная кровь потекла к нему в рот, Эмма задрожала от наслаждения.
Через какое-то время, показавшееся ему бесконечностью, Беккет поднял голову и, подчиняясь инстикту хищника, грубо перевернул ее на спину. Она вскочила, выпустила клыки и повалила его с кровати.
Он упал на пол, а она принялась срывать с него одежду. Пока она расстегивала ремень, он стянул пиджак и жилет. Вместе они избавились от остатков одежды, и ее руки принялись ласкать то, что когда-то было его мужским естеством.
Как же давно он не ощущал ничего подобного? Он еще хранил память о плотской страсти и понял, что Эмма хочет его как мужчину. Ухмыльнувшись, он дал крови наполнить неиспользуемый орган - из вялого отростка в руке Эммы он превратился в крепкий стояк. На него вновь нахлынули воспоминания - девушка на залитом солнцем поле, соленый вкус ее поцелуев и скользкий жар между ее ног. Беккет встал, подхватил Эмму и прижал ее к стене.
Она извивалась и царапалась, ее ногти вонзились в его волосы и плоть. Подчиняясь давно забытому инстинкту, он вошел в нее, ощутив холодную сырость ее недр и услышав вопль наслаждения. Их губы соединились в поцелуе, ее ноги оплели его торс, он входил в нее снова и снова. На пятом толчке они вонзили клыки в плечи друг друга.
Беккет никогда раньше не испытывал такого удовольствия и хотел, чтобы оно длилось вечно. Оно продлилось лишь до рассвета.