Сиринга и Пан

Под катом - перевод пролога к Kithbook Satyr.

Мы рождены, чтобы петь песни о любви и танцевать под луной. Наша музыка идет от самого сердца, и наши песни пробуждают скрытые страсти. Этот дар мы получили от Пана, а началось все одним солнечным днем в древней Греции.

Сидя на склоне Олимпа, Пан наблюдал за юной смертной, вышедшей из сверкающих вод озера Тоас. Он не сводил своих карих глаз с ее прекрасного обнаженного тела, а кончик его хвоста дергался, словно у кота. Лучи солнца играли в девичьих волосах и отражались в каплях воды, стекающих по загорелой коже. Она вытянулась во весь рост, закрыла глаза и выгнула спину, и Пан понял, что не может больше ждать.

Со стороны Олимпа подул холодный ветер. Сиринга вздрогнула, открыла глаза и бросила взгляд на ближайшие холмы. На зеленой траве паслись овцы, белоснежные как облака, а на опушке леса стоял олень. Поверхность воды была безмятежна, и девушку охватило ощущения покоя и умиротворения.

Сев на траву, Сиринга руками отжала свои волосы и принялась расчесывать их деревянным гребешком, вновь закрыв глаза и подставив лицо солнцу. Маленькая мышка выглянула из норы, чтобы посмотреть на Сирингу, а несколько пчел сели на ее тело, приняв капли пота за нектар. Девушка не обратила на них внимания. Она легла и задремала.

Ее разбудил тихий хруст веток со стороны леса. Девушка огляделась. Овцы по-прежнему мирно щипали траву, а ветер покачивал деревья. Вздохнув, Сиринга потянулась за одеждой. И как только она натянула платье, в зарослях розмарина тоже кто-то вздохнул.

- Кто здесь? - встревожилась Сиринга. Ответом ей были лишь далекий крик журавля, блеяние овец, да всплеск от прыжка лягушки.

- Просто лягушка, - пробормотала Сиринга, нервно хихикнув и на всякий случай попятившись назад. Подняв с земли свой посох, она бросила последний взгляд на озеро и направилась в сторону стада.

- Не уходи, - послышался торопливый шепот из зарослей розмарина.

Сиринга вскрикнула, обернулась на голос и крепко сжала посох в руках.

- Кто здесь?!

- Всего лишь одинокий бедолага, который влюбился в тебя, - голос был тихим, но чувственным, каждый его звук пробуждал желание.

Ветер внезапно изменил свое направление, став теплым и влажным, словно дыхание. Он усилил желание, но девушку это испугало.

- Я просто пастушка, - пробормотала Сиринга, пятясь подальше от зарослей.

- Стой! Не уходи, - в кустах появился темный силуэт, поднявший руку в мирном жесте. Сиринга разглядела горящие янтарем глаза под густыми бровями, буйные волосы до плеч и густо поросшие волосами грудь и живот. Ниже пояса волосы сменялись шерстью, а ноги были подобны козлиным и заканчивались угольно-черными копытами.

Сиринга замерла, ее глаза расширились от страха и удивления. Сердце готово было выскочить из груди.

Сатир улыбнулся:
- Не бойся. Я просто восхищен твоей красотой. Как тебя зовут?

Не опуская руки, он шагнул вперед. Острое копыто погрузилось в мягкую почву.

- Сиринга, - ответила девушка, продолжая пятиться и не сводя глаз с сатира. Источаемая им аура мужественности взволновала и испугала ее. Руки и ноги дрожали.

- Сиринга, - повторил сатир, а затем еще раз, нараспев. - Сири-и-инга-а...

- Что тебе нужно? - выдавила Сиринга, поправив упавшую на лицо прядь волос и сделав еще один шаг назад.

Сатир какое-то время молчал, а затем ответил:
- Твоя любовь.

Глаза Сиринги стали еще шире. Мотая головой и бормоча: «Нет-нет», - она развернулась и побежала в сторону стада. Услышав за спиной цокот копыт, она помчалась еще быстрее и не останавливалась до тех пор, пока не вбежала в отцовский дом и не заперла за собой дверь. Тяжело дыша, она оперлась о стол. В правом боку закололо. Взволнованная мать налетела на нее с расспросами, но она внезапно для самой себя не смогла рассказать о том, кто ее напугал. Сама себе она это объяснила тем, что не хочет, чтобы родители сочли ее сумасшедшей. За то, что она бросила стадо, отец побил ее и оставил без ужина. Всю ночь она не могла уснуть и прислушивалась - не застучат ли копыта... не раздастся ли песня любви.

Пан лежал на траве и смотрел в ночное небо. Он думал о Сиринге - о ее румяных щеках, нецелованных губах и бездонных глазах, в которых утонула его душа.

- Сиринга, светлое дитя, - прошептал он морю из звезд. - Сиринга с озера Тоас, красотой не уступающая Афродите. Ты будешь моей, даже если для этого мне придется лишить звезды света, а вино - крепости. Ты будешь моей, Сиринга...

Он бросил взгляд на ее окна, в которых не горел свет, и услышал оттуда тихий тоскливый вздох. Пан улыбнулся.

*          *          *

На следующий день Сиринга, как обычно, пошла пасти овец. Когда солнце показалось над горизонтом и залило небо румянцем, она присела на холме, стараясь не думать о сатире, но мыслями возвращалась к нему снова и снова, смущаясь и краснея.

И вот он появился рядом с ней, будто из-под земли вырос, закрыв собой солнце. Девушка вскрикнула и отпрянула. Лежа на траве, она глядела на сатира снизу вверх.

- Сиринга, - промурлыкал он, - я ведь снился тебе этой ночью?

Девушка не ответила, и он присел на корточки и заглянул ей в глаза.

- Нет, - наконец ответила Сиринга. - Мне снились... овцы.

Ее ложь заставила сатира рассмеяться почти до слез.

- Овцы, - повторил он, кивая головой, будто в шутку поддакивая. - Что ж, пока тебе снились овцы, мне снилась ты. Хочешь узнать мой сон?

Он подмигнул Сиринге.

Глаза Сиринги расширились, она замотала головой:
- Нет.

Пан ухмыльнулся и сел на траву. Он продолжал говорить, и до Сиринги донеслось его теплое дыхание:
- Это был прекрасный сон. Мы вместе танцевали под звездами.

- Нет.

Пан поднял опавший лист и покрутил его между пальцами.

- Наши руки соприкоснулись, и твоя была такой теплой...

- Прекрати.

Пан огляделся вокруг.

- Разве тебе не одиноко здесь, пока ты каждый день пасешь овец? Неужели тебе не хотелось повстречать кого-нибудь, кто поговорит с тобой... и подарит тебе розу?

Прямо из воздуха Пан выхватил прекраснейшую красную розу и протянул ее Сиринге.

И Сиринга ответила, глядя на идеальный цветок:
- Мой отец убьет тебя, если узнает, что ты со мной говорил.

Пан засмеялся, держась за живот. Роза упала на землю.

- Убьет? - спросил он, когда успокоился. - Ты знаешь, кто я?

Девушка вздрогнула, когда он засмеялся, но спокойно ответила:
- Знаю. Ты великий козлиный бог Пан, соблазнитель женщин и убийца мужчин.

Лицо Пана исказило удивление. Он поднял бровь.

- Так вот, что обо мне говорят? - и вновь хихикнул. - Что ж, ты частично права. Я из рода фей, и я бессмертен. Ни твой отец, ни кто-то еще из людей не в силах убить меня.

Он провел кончиком пальца по лодыжке девушки:
- Но соблазнить тебя мне бы определенно хотелось.

Сиринга подтянула ногу к себе и спрятала под подол платья. Она молча смотрела на сатира.

Пан вновь поднялся на ноги, посмотрел на Сирингу сверху вниз, нахмурился и пробормотал:
- Ты стоишь того, чтобы подождать. Милая Сиринга, я не буду брать тебя силой. Сперва ты сама захочешь меня сильнее всего на свете.

С этими словами он развернулся и ушел, скрывшись за холмом.

Сиринга смотрела ему вслед, боясь даже дышать. Когда стало ясно, что сатир ушел окончательно, она подобрала розу с земли.

*          *          *

Пан и Сиринга виделись каждый день на зеленых холмах в тени горы Олимп. Он приходил к ней, но не делал того, что вытворял с любой другой из женщин. Весть о его внезапном терпении быстро разошлась среди фей, и скоро все при дворе знали о том, что сатир влюбился. Аполлон подбодрил друга, но не все феи были за него рады. Гера, королева олимпийцев, по-прежнему терпеть не могла всех сатиров - она не простила Зевса за то, что он усыновил Диониса, а из-за Диониса возненавидела и весь его род.

Дождливым осенним днем Гера, приняв облик старухи, явилась к Главку, отцу Сиринги, и рассказала ему, что его дочь водит шашни с сатиром.

- Не может быть, - сказал Главк. - Я знаю свою дочь. Она не навлечет на свою семью такой позор.

Гере принялась убеждать Главка, и тот согласился прогуляться вместе с ней до холмов. С вершины холма они увидели, как Сиринга и Пан сидят в тени оливы, и услышали, как они смеются. Главк в отчаянии упал на колени. Старуха была права.

- Что мне делать? - спросил отец Сиринги у Геры. - Мы уже договорились о ее свадьбе с Эаком.

Гера покачала головой, скрывая ухмылку:
- Эак не захочет ее, как только узнает, что она больше не дева. Пан рано или поздно ее бросит, и она вернется к твоему очагу. Все будут знать, как согрешила Сиринга, и никто не возьмет ее в жены.

Главк зарыдал:
- Все пропало. Мое доброе имя опорочено.

- Тише, тише, - произнесла старуха. - Сирингу спасать поздно, но тебя еще можно спасти.

С этими словами она прихлопнула пролетавшую мимо бабочку. Крылья бабочки сломались, она упала на землю, и Гера раздавила ее ногой.

- Как? - простонал Главк.

- Убей ее.

Отец Сиринги в ужасе уставился на старуху:
- Убить?

Гера кивнула:

- Тогда никто не узнает, что она наделала.

*          *          *

Солнце зашло, и ночная тишина укутала землю. Сиринга спала, а под окном ее ждал Пан. Он ловил ее сны и сохранял в своем сердце.

Главк крался к кровати дочери, нож в его руке сверкнул в свете луны. Босые ноги неслышно ступали по каменному полу, глаза неотрывно следили за Сирингой.

«Старуха права, - думал Главк, - ей уже не помочь. Я делаю это ради ее матери и ее брата. Ей уже не помочь... не помочь».

Он занес нож, и тут Сиринга шевельнулась.

Главк замер. Его дочь выглядела невинной, как ребенок. Рука Главка задрожала, на глаза навернулись слезы.

«Зачем же ты это сделала, доченька? - мысленно спросил Главк, крепче перехватив нож. - Ты сама виновата...»

Ночная тьма хрипло шепнула Главку:
- Сделай это!

Сиринга проснулась. Главк дважды моргнул, удивленный и шепотом из темноты, и пробуждением дочери.

- Папа? - пробормотала Сиринга спросонья.

- Сделай это! Сделай! - приказывала тьма.

- Папа, что ты делаешь?

Главк посмотрел на свою занесенную руку, на сверкающий нож, затем снова на дочь.

- Ты сама виновата, - произнес он. В его глазах горела жестокая решимость.

- В чем? - дрожащим голосом спросила Сиринга. - Что я сделала?

Она боялась пошевельнуться и не сводила глаз с ножа.

- Сделай это!

Главк отвел глаза в сторону:
- Ты навлекла позор на наш дом! Ты больше не дева!

- Сделай это!

Ярость охватила Главка, и он не услышал оправданий дочери. Нож вонзился в матрас у самой головы Сиринги. Девушка закричала.

- Нет! - вопила тьма голосом Геры. - Глупец!

- Старуха! - вскричал Главк, закрыв лицо руками. Его колени дрогнули, и он упал на пол. - Старуха меня околдовала!

*          *          *

Пан сперва почувствовал, как рассеялись сны Сиринги. Через секунду он услышал ее крик. Сатир вскочил, его сердце яростно билось.

- Сиринга!

Она выбежала из дома и устремилась к холмам, одетая в одну ночную рубашку. Она источала такую боль и скорбь, что Пана оглушило. К тому моменту, когда он пришел в себя, Сиринга уже скрылась из виду.

- Старуха! - вопил Главк в комнате Сиринги. Пан бросил взгляд на дом и увидел, как подозрительно знакомый гламур вытекает из двери и рассеивается в темноте. Сатир оскалился и бросился вслед за Сирингой.

Он догнал ее на берегу озера Тоас. Она стояла в окружении камышей, белый силуэт на фоне черных вод, ветер трепал ее волосы. Ее неподвижность испугала Пана, и он медленно и осторожно стал приближаться.

- Любовь моя, - между ними оставался всего шаг. - Что случилось?

Даже лягушки и цикады умолкли в ожидании ее ответа. В наступившей тишине она прошептала:
- Отец хотел убить меня. Я опозорила семью.

В ее голосе не было эмоций, но в свете луны было видно ее слезы.

Пана охватила ярость.

- Я убью его, - заявил он, крепко сжав кулаки.

Плеснула рыба, по воде пошли круги.

- Нет, - произнесла Сиринга, глядя на воду. - Он прав.

Пан протянул руку, но не осмелился коснуться ее.

- Пойдем со мной, - предложил он. - Я позабочусь о тебе и буду любить так, как не сможет никто из смертных.

- Нет, - со вздохом ответила Сиринга. - Ты бог. Ты скоро устанешь от меня.

Облако закрыло луну, стало еще темнее.

- Любовь моя, как я могу устать от тебя? Я столько месяцев ждал тебя и не стану любить тебя меньше.

Ветер грустно вздохнул, камыши вокруг Сиринги зашевелились.

- Нет, - тихо ответила Сиринга, в последний раз посмотрев на Пана, взгляд ее был обреченным. Затем она шагнула в озеро.

- Нет! Сиринга! Сиринга! - выкрикивая ее имя, Пан остался стоять у границы воды.

*          *          *

Пан несколько дней ждал на берегу озера Тоас. Главк сошел с ума и отправился странствовать по Греции, но это не могло утешить Пана. Гера узнала, что такое месть сатира - ее нашли наутро избитую, изнасилованную и всю в дерьме - но это не могло утешить Пана. Он ждал Сирингу, свою настоящую любовь, и знал, что она вернется.

Он нашел ее труп в зарослях камыша. Ее руки и ноги увязли в грязи, а волосы переплелись со стеблями растений. Вороны и черви вкушали ее плоть, а камыш пророс сквозь ее тело.

Пан продолжал ждать с терпением бессмертного. Весной он взял косу и скосил камыш, а затем отобрал несколько стеблей почти одинаковой длины и скрепил их овечьими кишками, сделав многоствольную свирель.

Когда работа была закончена, Пан взял свирель в руки и внимательно осмотрел. «Сиринга», - прошептал он, и по щекам его полились слезы. Он подул в свирель и услышал голос Сиринги, закрыл глаза и подул еще. Воспоминания принесли ему утешение.

Прижав свирель к губам, Пан наконец-то смог поцеловать свою любимую. Для него эта свирель была Сирингой, и он играл на ней со всей страстью. Он играл и играл дни напролет, и вся страна услышала. Эта музыка заставляла сердца биться быстрей, пробуждала любовь, а фей Олимпа заставляла танцевать, хоть они сами и не понимали почему. Далекие звуки флейты проникали в любые сердца, давая им вкусить любви Пана, опьяняющей в своей яростной чистоте.

Так Пан и Сиринга стали мужем и женой на берегу озера Тоас, и магия их брака навеки наделила сатиров даром Пана.