Доказательство жизни

Когда тебе говорят: «Можно легко подзаработать», - знай: тебя уже почти надули. Помни об этом. Я вот предпочел забыть, и вот что из этого вышло.

Сама по себе работа выглядела достаточно безобидной. Папка, которую Диаз протянула мне в зале совещаний, была обнадеживающе тонкой и внушала надежду на то, что не придется запоминать привычки цели, день ее рождения, размер обуви, имя  любимой собачки, музыку и всю подобную чушь, которая мне за четырнадцать походов ни разу не понадобилась. Все, что мне было нужно знать – это как найти цели и что требуется от меня, а вся лишняя информация только замедляла ход дела, но когда я высказал нашим ботанам свои соображения, меня, конечно, никто не послушал. Меж тем, когда они принимали меня на работу, пришлось вынести длинную лекцию на тему того, что «компания «Орфей» предоставляет своим клиентам весь спектр услуг» – я это перевел как «чтобы драть такие бешеные бабки, нам нужно делать вид, что мы много работаем». Само собой, я не против их расценок. Мне нравится получать за каждый поход такое количество денег, которое проще всего сосчитать с помощью линейки...

Диаз вполне в курсе того, что я думаю о мусоре, который попадает в досье. За те четыре-пять раз, что нам приходилось работать вместе, она явно дала мне понять, что считает мое отношение к работе легкомысленным. Я пролистнул папку с именем «Фридландер» на обложке, а она вперилась в меня взглядом опытной наседки и проквохтала:
- Ты обязан это прочитать, Тони. Просто чтобы я была во всем уверена.

- Ну да, ну да, - я плюхнулся в кресло, пробежался глазами по тексту. - Что, тут что-то особенное или обычная работа для бестелесной сущности?

- Если бы ты прочитал, - ответила Диаз ледяным тоном, - ты бы сам догадался.

У Диаз черные глаза, черные волосы и тонкий подбородок - настолько острый, что им, наверное, можно резать сыр. Я примерно год пытался дознаться, как ее имя, и наконец выяснил, что Ребекка. Еще примерно шесть месяцев мне понадобилось, чтобы узнать о том, что она – бывший ловец. Она никогда не говорила о том, почему бывший. Впрочем, она вообще ни о чем, кроме работы, не говорит.

- Чудесно, - ответил я и углубился в чтение.

На первый взгляд, все выглядело кристально ясно. Мультимиллионер, подозревающий свою маленькую прелестную женушку в неискренности и желающий установить стандартную для нас «слежку с дополнительными услугами». По-русски говоря, я должен был следить за его женой, определить, действительно ли она раздвигает перед кем-то свои облигации, и, если это так, напугать до смерти ее и ее бойфренда. Клиент любезно снабдил меня фотографиями, и, глядя на них, я одобрительно присвистнул, понимая, почему жена Фридландера считает себя вправе подыскивать себе новые кадры: миловидная зеленоглазая девушка с пропорциями куклы Барби... и шестидесятичетырехлетний муженек, лысый и изящный, как Генри Киссинджер.

- Замечательно, - я вернул Диаз папку. – Какие сроки?

Она сунула папку подмышку и сверилась со своим ежедневником.

- Погружение сегодня. Работа на неделю.

- Сегодня??? - я вскочил с кресла. Подошвы кроссовок скрипнули о кафельный пол. - Это невозможно. Я не смогу уйти в погружение сегодня, ни при каких условиях. Да я, черт побери, вообще до следующей недели уйти не смогу!

Я помотал головой, чтобы подчеркнуть сказанное.

Погружаться слишком часто или оставаться там слишком долго - опасно. Можно расшатать и растерять все винтики из мозгов. Я таких видел, которых прямо из Палаты тащили в дурку в белом костюме с рукавами, завязанными на спине, и сам в психушку вовсе не рвался. Моя психика и так чересчур нежная.

Диаз ласково улыбнулась, снова протянула мне папку и села напротив.

- Ты ведь последнюю страницу не прочитал, так?

- В смысле? – спросил я подозрительно, вытягивая папку у нее из рук. - О чем там?

- Об оплате.

- А!

Я быстро пролистнул страницы и уставился на последний лист. Сумма была тут, и размер ее внушал... Я по-быстрому перемножил пару чисел и нахмурился:

- Он платит за два месяца погружения минимум. Ты уверена, что работы на неделю?

- Вполне, - она кивнула. - Кажется, кто-то в отделе продаж выслуживается ради бонуса... Собственно, деньги – это причина, по которой я вызвала именно тебя. Думаю, за такую сумму ты возьмешься за срочную работу.

Я почувствовал, как слабеет моя решимость. Мы в «Орфее» берем много даже за однодневную работу – сотрудники, способные по своей воле покидать тела, стоят дорого – что уж говорить о том, сколько стоят два месяца. И хотя ловцу достается только часть от суммы, уплаченной клиентом, причем не самая большая часть, но кусок от тонны денег – это все равно дохрена. Часть меня уже прикинула, на что бы хорошо эти деньги потратить... список выходил длинным.

- Обязательно сегодня? – я предпринял последнюю попытку. - Дай мне сутки, и я буду в форме, но прямо сейчас...

Диаз покачала головой.

- Клиент хочет, чтобы мы приступили к работе немедленно, а он привык получать то, что хочет. Если ты действительно не можешь погрузиться сейчас, я найду кого-нибудь другого...

- Кого?

-  Думаю, Халлен возьмется. Он почти месяц не уходил в погружение.

Я недоверчиво хмыкнул.

- Не мне тебе рассказывать, что Халлен способен сотворить с заданием вроде этого.

- Способен, - согласилась она, - но за дело он возьмется.

Она поудобней устроилась в кресле.

-  Тони, слушай, мне пришлось задействовать пару своих связей, чтобы это задание досталось тебе. Да, у тебя почти не было времени отдохнуть после последнего погружения, но ведь это дело совершенно безопасно... ну, до той степени, до какой может быть безопасно проецирование. Если бы опасность была, я бы тебе не позвонила... ну, по крайней мере не сразу после твоего последнего путешествия.

- «Не сразу после твоего последнего путешествия», - передразнил я и поймал ее взгляд. - Ты мне кой-чего должна, помнишь?

- Поэтому я и взяла для тебя это задание, - мягко ответила Диаз и добавила. - Ненавижу быть в долгу.

- Тоже точный расчет люблю, - я вернулся к папке, пролистал ее и снова задержался на  последней странице и последней цифре. Много нулей, чертовски много. Мистер Фридландер определенно очень хотел знать все о занятиях своей жены. 

Я взглянул на Ребекку - она старательно изображала заинтересованность моими кроссовками и внимательно их рассматривала.

- Если бы я согласился, - сказал я ей, - чисто теоретически... то мне бы понадобилось кое-что еще.

- Например? – она выпрямилась. Я обнаружил, что снова забыл о том, какая она чертовски высокая. - Не требуй слишком многого.

- Что-то потребовать – это единственный способ узнать о том, что для тебя «слишком много», - улыбнулся я. - Всего три вещи. Первая – я хочу, чтобы ты один процент из моей доли взяла себе.

- Это против правил.

- Точно так же, как и вызывать меня досрочно.

- Поймал.

Я кивнул.

- Если это действительно легкие деньги, то ты заслуживаешь небольшого вознаграждения за то, что подтолкнула их в мою сторону.

- Я это сделала не потому что ты мне нравишься.

- Я знаю. Второе – после этого задания я рассчитываю месяца на три пляжа и солнца. Никакого толку зарабатывать бабки, если нет времени их потратить.

Диаз поджала губы и прислонилась к офисному кулеру. Каким-то неведомым мне образом она незаметно для меня переместилась на противоположный конец комнаты. Вероятно, зачем-то ей была нужна эта дистанция.

- Это легко, - заметила она, - и что ты приберег напоследок?

Я набрал полные легкие воздуха и выдал:

- Мне нужно все, что у «Орфея» есть о Епископе. Хочу к нему еще одну отмычку.

- Нет.

- Что значит «нет»?

Ее лицо окаменело.

- Это значит – нет. Ты ничего не получишь.

Я вскочил с места.

- Черт побери, Диаз! Ты знаешь, что было в прошлый раз. Я хочу быть готовым к встрече, если я опять с ним столкнусь.

- Нет, ты не этого хочешь, Тони. Ты хочешь найти его слабость, и я не могу тебе позволить этого сделать.

Я открыл рот и понял, что не могу ничего сказать.

- Ты не готов, - продолжила Ребекка. - Ты хороший парень и талантливый ловец с инстинктом самосохранения лучше, чем у таракана под амфетаминами, но у тебя нет ни единого шанса пойти за Епископом и выжить, чтобы рассказать о результатах похода. Если я дам тебе этот файл, ты пролистнешь его, пойдешь искать Епископа и погибнешь. Я не хочу, чтобы твоя смерть была на моей совести.

- И не собирался его искать, - пробормотал я, однако это даже прозвучало фальшиво. - Я всего лишь хочу быть готов ко всему.

- Поверь, ты никогда не приготовишься. По этой причине Епископ не фигурирует в наших книгах, большинство агентов вообще о нем не знает, - неожиданно в уголках ее глаз блеснули слезы. - Займись работой, Тони. Получи за нее деньги. Не задавай лишних вопросов. Пожалуйста...

Сердце серией крошечных землетрясений бухнуло в груди, я закрыл глаза, но вместо привычной уютной темноты увидел лицо, с мрачным торжеством следящее за тем, как я поспешно падаю в спасительное ложе своего смертного тела... Шум кондиционеров стал шепотом: «Беги... беги... ты не сможешь бежать так быстро, как необходимо...»

Тряхнув головой, я заставил себя открыть глаза. Диаз стояла прямо передо мной – так, что я ощущал легкий аромат ее волос и слышал ее дыхание. Ее тело было натянуто как струна, глаза широко открыты.

- Даже не думай об этом, Тони, - прошептала она. - Просто сделай дело.

- Уже передумал, - ответил я и повернулся к Ребекке спиной. - Увидимся через пару часов в Палате.

- Нет, - ответила она тихо, - не передумал.

*          *          *

Палата делилась на две части: одна была обычным рабочим местом для спящих, вторая предназначалась для ловцов вроде меня – мы не обязаны работать здесь, но не хотим рисковать своими телами. Ловцы способны погружаться самостоятельно, и у этой особенности есть, как водится, две стороны. С одной – мы не нуждаемся в криогенных камерах, хранящих от порчи бренные тела, пока отлетевшие от них души выполняют свои задания. Нам требуется мало времени, чтобы погрузиться, а обслуживающий персонал может бесплатно удовлетворить свои фетиши, пока обтирает губкой оставленное тело. Другая, не столь светлая сторона, заключается в том, что мы не способны оставаться в погруженном состоянии так долго, как спящие, и это серьезно ограничивает нас в выборе заданий. Да еще плюс к этому, все, что происходит с твоим призрачным телом, отражается на теле физическом. Если призраку ловца оттяпают руку, техникам в Палате в срочном порядке понадобится много бинтов, швабра и ведро. Спящие этих недостатков лишены.

Но при этом спящим нужно чертовски много всякой химической дряни, чтобы выйти из тела. На время работы спящих помещают в специальные ящики, которые техники зовут колыбелями, а все остальные гробами. Спящим требуется очень много времени на то, чтобы уйти, и почти так же много на то, чтобы проснуться, но если уж спящий погрузился, то это надолго, реально надолго, на месяц минимум. Я как-то побывал на «спящей» половине Палаты и напугался на всю жизнь. Ряды и ряды «гробов», тянущиеся между ними провода и шланги, подключенные к центральному компьютеру, следящему за подачей по шлангам и проводам той хрени... что бы там в эти саркофаги ни закачивали. Сидящие по углам комнаты техники, пялящиеся в мониторы и следящие за появлением признаков разложения примерно с тем же энтузиазмом, с которым домохозяйки следят за сюжетом мыльных опер в телеящике. Молчание, простите за каламбур, гробовое, лишь жужжание помп да пищание сканеров. И все молчат.

Это бы все было не так страшно, не загляни я в один из гробов. В каждом саркофаге имеется окно, чтобы можно было поинтересоваться, как там спящий чувствует себя, плавая в амортизирующей жидкости. Я поинтересовался... Глаза спящего были открыты, и я ощутил... просто понял, что сейчас он видит перед собой то, что людям видеть не положено. Месяц или два с открытыми глазами... глядя перед собой и не моргая. Бррр... одна мысль об этом для меня выглядит кошмаром.

То ли дело у нас. Мягкие диваны, приглушенное освещение... и постоянно кто-то с кем то треплется: уходящие в погружение с вернувшимися, те и другие с обслугой... А одна из наших девиц, Криста Ямагучи, с собой на погружение таскает мягкую игрушку – желтую птицу из «Улицы Сезам» – и уходит в погружение с птицей в обнимку. В общем, наша половина гораздо уютнее и комфортнее... по крайней мере, на мой взгляд.

Лифт отвез меня на третий подвальный этаж, где располагалась Палата. Из динамика журчала привычная псевдокельтская мелодия – арфы и дудки, послушав которые любой настоящий кельт помер бы со смеху. Один из «моих» техников, тощий черный Лео Рейнольдс, как-то рассказал мне о том, что включать музыку в лифте придумал кто-то из психологов и что это помогает персоналу расслабиться перед погружением. Лео очень удивился, когда в ответ на этот пассаж я расхохотался.

Охранник махнул мне, отмыкая двери, я прошел внутрь Палаты и по привычке окинул взглядом помещение. Почти никого – всего несколько мест занято. Я кивнул знакомым техникам, доплелся до своей кушетки и скинул кроссовки.

«Очень просто, - сказал я себе, - как нефиг делать. Проследить за девчонкой, застать ее с любовником, напугать ее парой полтергейстовых шуток и заставить вернуться к мешку с дерьмом, имеющему честь быть ее мужем. И легко подзаработать».

Я вздохнул глубоко, лег на кушетку и закрыл глаза. Легко подзаработать. Лег-ко под-за-ра-бо-тать. На сегодня это было моей мантрой. В мантре важен ритм слов, а что ты при этом говоришь – не имеет значения. Легко подзаработать.

Я почувствовал в груди знакомое растущее напряжение, означающее, что скоро я покину свое тело... на этот раз оно пришло быстро. Легко подзаработать.

Мантра сработала, душа воспарила вверх, отделяясь от тела... моего почти двухметрового тела с отчаянно небритым лицом. Я взглянул на тело сверху вниз и улыбнулся. Легко подзаработать.

То, чем мы в «Орфее» обычно занимаемся, в лучшем случае аморально, в худшем – совершенно незаконно, а иногда безумно и извращенно настолько, что некоторые особо тонкие натуры способны лбы о свои криогенные гробы поразбивать, невзирая на амортизирующую жидкость. При приеме на работу в «Орфей» тебе дают понять максимально ясно: тебе платят деньги, ты не треплешь языком. Потом временами ты работаешь в конторе, временами – с командой, которую почему-то зовут «тигель» – в разных местах вне главного здания компании. Но система «бери деньги и не задавай вопросов» едина всегда и для всех, потому что, даже если ты сумеешь здесь разбогатеть и при этом выжить, тебе все равно никто не поверит. Даже половине того дерьма, которое ты сможешь рассказать кому-то вне конторы, не поверят. Прикинь – ты цепляешь девушку в баре и объясняешь ей: «Детка, мне тут будет надо чуток поработать... у меня задание выйти из своего тела и сделать так, чтоб шеф одной финансовой компании съехал с катушек. Я тебе позвоню, когда оттаю». Не самый лучший способ затащить девчонку в постель, согласись. А ведь примерно за это мы и получаем деньги, и все, кто тут работает, уже договорились по этому поводу со своей совестью. Хотя постоянно ходят какие-то слухи о некоей совсем уж тайной и покрытой мраком деятельности «Орфея», но мне, честно говоря, плевать. Меня устраивает, что никому не интересно, кем мы были до «Орфея», что мы не работаем ни на военных ни на государство и что поток контрактов неиссякаемо сыплется на нас, подобно манне небесной. Компании, которые не прочь устранить конкурентов, богатые тетки, желающие установить слежку за своими мужьями, всякие полугосударственные конторы, рассчитывающие провернуть кое-какие делишки без ведома ЦРУ... в общем, те, у кого есть проблемы и кто не боится доверить нам их решение. Они приходят к нам, с ними утрясаются все пункты контракта, а затем подписывается чек на красивую сумму и какой-нибудь бедный парень вроде меня ныряет в потусторонний мир и остается там, пока не выполнит работу. Я это все вкратце рассказываю, чтобы вы поняли, почему я вдруг согласился следить за тем, как очаровательная Джоанна Фридландер трахается со своим садовником.

*          *          *

До места я добрался как обычно. Это, в общем, почти не отличается от того, как я бы добирался туда, будучи в своем бренном теле – с той разницей, что я шел и ехал рядом с людьми, для которых был невидим. Надо сказать, что мир в погружении выглядит не слишком привлекательным. Когда ты не являешься частью реальности, относишься к ней критичнее. Это, кстати, одна из причин, по которой лучше сосредоточиться на текущем задании: когда работаешь, меньше обращаешь внимания на то, что вокруг.

Найти дом Фридландеров не составило труда. Диаз положила в папку карту, и карту я как раз изучил очень внимательно. Один из тех районов, в названиях которых слишком много согласных, а на территории слишком много заборов с запертыми воротами. Плюс к тому, я обнаружил полное отсутствие тротуаров, что говорило о том, что я попал в Район Распальцованных Ублюдков. Странно – разве отсутствие возможности пройти пешком не понижает стоимость недвижимости? Я покачал головой и пошел вперед.

Фридландер сколотил свое состояние на электронном буме в конце восьмидесятых – главным образом, на копировальной технике и факсах. Его дом представлял собой прекрасный образец жилища человека, считающего термобумагу произведением искусства. Трехэтажный монстр из красного кирпича с ярко-желтыми ставнями, резко выделяющимися на фоне темных стен. Длинный и, несмотря на три этажа, какой-то приземистый, он напоминал толстого кота, разлегшегося на дорожке в ожидании пробегающей мимо мыши. Несмотря на то, что на улице был славный теплый весенний день, в доме были закрыты все окна и опущены все шторы. По тщательно выстриженному  бархатистому травяному ковру лужайки явно никто и никогда не ходил. В этом доме вообще никто не жил. Тут просто проводили время.

Я заспешил по дорожке к входной двери. Мне нужно было проникнуть внутрь, освоиться с расположением комнат и, возможно, найти пару улик, которые проморгал мистер Фридландер. Ну а потом я собирался залезть в шкаф, подождать, пока придет мисс Фридландер, и немного пошалить.

Такой у меня был план.

Внутри дома была такая же мрачнуха, как и снаружи. Судя по всему, Фридландер откуда-то узнал, что богатые люди собирают произведения искусства, и занялся коллекционированием с энтузиазмом толстого школьника, одержимого идеей собрать у себя дома портреты всех баскетболистов мира. Изящные вещи в этом доме соседствовали с откровенной лажей, над домашним кинотеатром висел оригинал Пэрриша, а между статуями на первом этаже можно было бы сыграть неплохую партию в пинбол. Со всех сторон в глаза назойливо лезла бесвкусица безумного сочетания цветов, стилей, времен – казалось, все в этом доме расставлено и развешено так, чтобы демонстрироваться в наихудших ракурсах. Я поймал себя на том, что раздумываю, чье же именно отсутствие вкуса – мистера Фридландера или его жены – породило наблюдаемое мной безобразие, и мотнул головой. Пусть их, мне-то что с того, у меня работа.

Лестница была широкой и, к моему вящему удивлению, не мраморной. Зато деревянные ступени покрывал толстый ковер тошнотворно-лилового цвета. Цвет гармонировал с лиловыми же цветочками на обоях, и больше в общем-то ни с чем во вселенной... перила лестницы, кстати, были бронзовыми. Обстановка явно просила спички – но, увы, курить я бросил примерно в то же время, когда стал ловцом, да и все равно я бы спичек с собой принести не смог.

Дойдя до верха лестницы, я остановился. Дом был тих... слишком тих. Не слышно было не только человеческих голосов, но и других звуков, обычных для такого большого дома. Ни жужжания кондиционеров, ни шороха сквозняков в вентиляции, ни бульканья в трубах, ни позвякивания ошейника какого-нибудь балованного домашнего любимца... Мертвая тишина.

Сориентировавшись, я локализовал местонахождение хозяйской спальни по левую руку, туда-то и направился. Личные кабинеты и все прочее – позже. Сейчас меня интересовала спальня и ванная комната при ней. Там в мусорной корзине зачастую находится больше компромата, чем во всех остальных комнатах, вместе взятых. Выброшенные записки, использованные презервативы и так далее – куда все это идет? Правильно, в мусорку под раковиной. Если Джоанна Фридландер изменяет, мусорка – лучшее место для поиска доказательств.

Обстановка наверху была подобрана с чуть большим вкусом, нежели внизу... примерно настолько же, насколько укус кобры чуть менее ядовит, чем укус черной мамбы. После определенного предела различия уже не имеют значения. Тут все еще были скульптуры, но в меньшем количестве и поменьше размерами, большинство покоилось на мраморных пьедесталах. На остальное я мало обращал внимание, но, кажется, это были какие-то предметы родом из Океании или Западной Африки, судя по всему сбежавшие в страхе из царившего внизу хаоса.

Дверь в хозяйскую спальню была двойной, белоснежной, с блестящими бронзовыми ручками, а в правой половине ее какой-то затейник установил глазок – вероятно, затем, чтобы тот, кто стоит внутри, мог видеть посетителей.

«Боже ж ты мой», - пробормотал я и прислушался, пытаясь уловить хотя бы один звук изнутри.

Ничего. Я мысленно процитировал себе речь генерала Паттона из одноименного фильма и прошел сквозь дверь.

Увы, я не был поражен тем, что увидел. 

Водяной матрас – одна штука.

Постельное белье «под леопарда» - один комплект.

Зеркало на потолке – одна штука.

Комната выглядела точь-в-точь как номер для новобрачных в отеле на Гавайях – из тех, где в ванных комнатах стоят джакузи в форме сердца. Кровать, конечно, была не убрана, скомканные простыни валялись на полу. Слева – закрытая дверь в ванную, зеркала повсюду, хромированные торшеры... Одежда на полу, кстати. Образующая такую забавную кривую, глядя на которую легко было проследить, каким именно путем некто, постепенно теряя по дороге нижнее белье, добирался до кровати. Некто был явно женского пола и предпочитал в одежде черный цвет. Вспомнив фотографии Джоанны Фридландер в папке-досье, я подумал, что черное ей определенно идет.

Близкое знакомство с корзиной для грязного белья подарило мне еще несколько моментов истины, ради которых стоит жить частному сыщику. В частности, среди кружевного безобразия обнаружились забытые кем-то мужские трусы. Я говорю «забытые», поскольку в досье мисс Фридландер ничего не сообщалось о том, что она любит наряжаться в мужское нижнее белье. Я осознал, что одну неопровержимую улику уже нашел. Действительно легкий заработок. Доказательства валяются прямо под ногами и, судя по их размеру, у мистера Фридландера туда даже одна нога не пролезет... Идиоту, короче, ясно, что, до того как попасть в грязное белье, трусы украшали чью-то постороннюю задницу.

Посмеиваясь про себя, я поспешил к ванной комнате – поискать и там что-нибудь интересное, как вдруг услышал шаги. Кто-то шел по лестнице, кто-то был в доме. Я был уверен, что шум подъезжающей машины и хлопок входной двери я бы услышал – и не было ни того, ни другого. Я занервничал.

Когда ты вне тела, тебя никто не видит и не ощущает, но при появлении неожиданного свидетеля, все равно хочется спрятаться – нормальная человеческая реакция. И хотя ты можешь стоять посреди комнаты, навистывая увертюру «1812 год», а хозяйка дома будет ходить через тебя туда-сюда, не ведая о твоем присутствии, первая реакция все равно: «Ёпрст! Куда деться?!» Человек не хочет быть пойманным... спящие и ловцы тоже люди – как только открывается дверь, все ныкаются по шкафам.

Конечно, я опытный ловец. Конечно, я был в курсе, что ни один обычный человек меня не увидит и что я вне опасности – даже в том случае, если каким-то образом он меня вдруг заметит. Меня даже как-то раз изгоняли, как дьявола... впрочем, это к делу отношения не имеет. Но эти шаги по лестнице меня напугали.

Я метнулся из ванной прочь и забрался в шкаф, оказавшийся шкафом мисс Фридландер. Там было темно и тесно от висевших вплотную друг к другу платьев, блузок, деловых костюмов... ну и некоторых других вещей, которых обычно в платяном шкафу не встретишь. Я переместился к задней стенке, через щели в дверце мне была видна часть комнаты... в моем понимании, достаточная часть. Если мне повезло – это бойфренд Джоанны Фридлендер, вернулся подумать над тем, почему ему сегодня джинсы как-то особенно трут... Мда. Откровенно говоря, для такой работы, как у меня, надо быть чуть-чуть вуайеристом или просто чокнутым.

Шаги стихли, когда поднимающийся по лестнице дошел до второго этажа, затем стали приближаться. Я вжался в заднюю стенку шкафа, пытаясь понять, какого черта шаги звучат так громко, если там ковер в коридоре, и толстый.

Дверь, скрипнув, отворилась, и на пороге возник голубоглазый блондин лет двадцати пяти на вид с фигурой качка, жрущего анаболики на завтрак, обед и ужин. Кто-то, похоже, пытался придать изящество его облику и обрядил парня в хорошо пошитый бежевый костюм, но, честно говоря, на такой горилле костюм сидел как на корове седло. В левом ухе у парня болталась серьга с бриллиантом, правая ладонь была сжата в кулак, левая свободна. Горилла оглядел комнату, он явно что-то искал.

Я вздохнул с облегчением... ну, в том смысле, в каком это может сделать бестелесный призрак. Понятно, этот индюк вернулся с полдороги, вошел в дом, пользуясь ключом, который ему дала мисс Фридландер, и был умен достаточно для того, чтобы сделать это тихо... а, оказавшись в доме, уже не осторожничал – надобности не было. Я переместился поближе к дверце шкафа и стал наблюдать.

Он быстренько осмотрел пол, разбросанную одежду, нашел искомый предмет гардероба, запихал его себе в карман, и я мысленно вздохнул от облегчения, поняв, что шкаф этот красавчик обыскивать не будет. В принципе, у меня были все доказательства измены мисс Фридландер, кроме материальных, но если бы мистер Фридландер был в таких вещах щепетилен, он бы в «Орфей» не обратился. Мы не очень сильны в том, чтобы все соответствовало закону, если вам интересно.

Вместо того чтобы тихо смыться, горилла, однако, воровато оглянулся, подбежал к трельяжу мисс Фридландер и уронил на него то, что держал в кулаке.

Предмет дважды стукнул о деревянную крышку, потом все стало тихо. Горилла хохотнул и пошел прочь из комнаты.

Однако перед тем как покинуть спальню, он остановился, взглянул на двойные двери, потом обернулся... святый Боже, на одно мгновение мне показалось, что он смотрит прямо мне в глаза! Это длилось какую-то долю секунды, потом парень улыбнулся, повернулся и вышел вон.

Выходя, он с силой захлопнул двойные двери. Я искренне понадеялся, чтобы он оказался связан с каким-нибудь криминалом, дабы у пары парней из органов, которых я знал, был повод повеселиться. Шаги застучали по лестнице и стихли, затем открылась и закрылась входная дверь. Я досчитал до ста – чтобы быть уверенным в том, что этот умник не вспомнит еще о чем-нибудь... об оставленном бумажнике, например, и не вернется назад – потом вылез из шкафа и направился к трельяжу, чтобы понять, что такое он там бросил.

Задача оказалась не из легких. Вся поверхность перед зеркалом была завалена какими-то бумажками, чеками, мелочью, непарными носками и прочей фигней. Мне потребовалось минут пять на то, чтобы понять, что тут было до визита блондина, а что нет. Наконец я увидел. Это была шахматная фигурка. Обычная, из дешевого черного пластика, с пластмассовой бахромой по шву формы. Она лежала почти у самой стенки, и, когда я ее увидел, у меня кровь в жилах застыла.

Слон. Но в нашей стране эта фигура называется «епископ».

Я обернулся, но недостаточно быстро. Что-то мазнуло меня по щеке и отправило в полет через комнату. Я попытался подняться на ноги – лишь для того, чтобы получить очередной удар в подбородок. Голова запрокинулась, а сила инерции заставила меня сделать несколько шагов назад, давая моему противнику возможность оттарабанить целую мелодию на моем животе.

Он был высок... выше, чем я, бритоголовый, с татуированными от пальцев до плеча руками, одетый в какую-то похожую на тюремную робу с отрезанными рукавами и опаленными проймами. Бледнокожий, с водянисто-голубыми глазами и шрамом через пол-лица, заставляющим его рот кривиться в постоянной усмешке.

- Удивлен, козел? – загоготал он и попытался отвесить мне очередную плюху прежде, чем я успел ответить. Я пригнулся, уходя от его кулака, и бросился кубарем мимо него. Он ударил снова, опасно открывшись, но я не воспользовался случаем: не был уверен в том, что смогу побить этого парня, и не был уверен в том, что он не привел с собой пару друзей, так что в моей ситуацией бегство было наиболее светлой идеей из толпы темных мыслей, роившихся в тот момент у меня в голове. Перекатившись, я вскочил на ноги и рванул к дверям.

Но не добежал - с воплем: «Стоять, падла!» – громила кинулся за мной, схватил в охапку, и мы оба, не удержавшись на ногах, покатились по полу, колошматя друг друга по чему ни попадя. Мне повезло больше: мой локоть неожиданно оказался свободным, и я со всей дури врезал верзиле по подбородку, что дало мне секундное преимущество, я извернулся и бросился всем своим весом влево.

Мы снова перекатились. Он выпучил глаза, поняв, что я собираюсь сделать, но отреагировать не успел: мы прошли сквозь стену и рухнули вниз, на траву.

- Чего тебе надо? - прохрипел я, но, к несчастью, мой противник оправился от падения быстрее, вырвал руки из моего захвата и вмазал мне по морде.

- Тебя, Рубинелли. Епископу, - ответил он и ударил меня еще раз. Я закрылся руками, и это было ошибкой: мой противник освободился окончательно.

Пока я пытался подняться, он уже был на ногах и осыпал меня серией ударов, на которые я еле-еле успевал отвечать.

- Какого черта Епископу от меня нужно? – я пытался пнуть его, но упорно натыкался на защиту. Без шансов. Он просто отступил на шаг, а потом сплясал своими татуированными кулаками джигу на моем многострадальном животе.

- Мне хватает того, что ты ему понадобился.

Я почувствовал, как по моей несуществующей спине пробежал табун несуществующих мурашек. Я столкнулся с Епископом в прошлый раз и едва выжил. Все, о чем я мог догадываться – что он проектор, вроде меня, скорей всего спящий, и что он сукин сын, каких еще поискать. Конечно, я о нем слышал – о нем все слышали, без имени, конечно. Это такое стандартное пугало у проекторов – парень, о котором всех предупреждают, правда исключительно полунамеками и смутными угрозами. И чем-то в прошлый раз я его вывел из себя. И теперь он хочет, чтоб я умер.

Я пнул лысого в пах. Рефлексы... яиц в погруженном состоянии ни у кого нету, но привычка защищать семейные ценности так же сильна, как и в материальном мире, и мой противник не оказался исключением. Я отблагодарил его ударом ладонью в кадык и еще одним – в солнечное сплетение. Он согнулся от боли, потом улыбнулся мне.

Милой его улыбку назвать было трудно. Я выдержал его взгляд и сжал кулаки.

- Скажи Епископу, чтобы оставил меня в покое. Мне от него ничего не надо. Я всего лишь хочу заниматься своей работой и никогда больше не перейду ему дорогу.

- Поздно, - ответил лысый, и его руки вдруг стали медленно оплывать, превращаясь сначала в обрубки плоти, а потом внезапно блеснув металлом острых длинных лезвий – как в какой-нибудь долбаной компьютерной игре. Его улыбка стала шире, обнажая десны, где вместо зубов красовались по большей части гнилые пеньки. Он махнул одним из своих новообретенных ятаганов, и – клянусь – я услышал свист рассекаемого воздуха.

- Если я пораню тебя здесь, твоему телу придется плохо. А если я разрежу твою душу на кусочки, доктора и бинты тебе не помогут, - заявил он, искоса глядя на меня и делая шаг вперед.

- Ты прав, - согласился я и побежал.

Он меня не догнал. Возможно, изменения, произошедшие с его руками, вытянули из него сил больше, чем казалось мне. Возможно, он просто меня отпустил. Я не знаю – и знать не хочу. Я просто рвал когти оттуда. Бежал, бежал... пока позади меня абсолютно точно не осталось никого... пока не исчезло ощущение жжения между лопатками... пока мои руки наконец не перестали трястись. После этого я сел и делал дыхательные упражнения до тех пор, пока слова в моей голове не стали собираться в осмысленные предложения, которые я мог сказать вслух, не сорвавшись на крик.

Ноги сами принесли меня обратно в Палату. Это заняло довольно много времени: в каждой аллее мне чудилась засада, за каждым углом сидело по Епископу, и вся его армия готова была выскочить из кустов и сцапать меня.

Конечно, я никого не увидел. Никакие головорезы ко мне не пристали. Что было и к лучшему: сейчас я ощутил, как болит мое тело. Мой визави – эта сволочь даже имени своего не назвала – изрядно разбил мне челюсть, да и другие части тела тоже без внимания не остались. Я представил, как в глубине здания, в Палате, кто-то прикладывает холодные компрессы к обширным ссадинам и кровоподтекам, внезапно без видимых причин образующимся на мешке с костями, являющимся моим телом. По крайней мере, я надеялся на то, что кто-то им занимается. Мне не очень-то хотелось проснуться в своем реальном теле и переживать всю эту боль еще раз.

История определенно была с душком. Все подстроено, дураку ясно. Этот мордоворот отлично знал, где я буду и когда я там буду. Епископ все подстроил, теперь-то, задним умом, я это отлично увидел. Денег побольше... Покаянная речь Диаз... Сыр для мышеловки, на который я замечательно купился – хотя, должен признаться, моей партнерше для того, чтобы получить меня целиком, потребовалось не так уж много усилий. И что хуже всего, я еще и заплатил за это, решив отдать часть своей доли. Злой на себя, я поспешил обратно в свое тело, составляя попутно список вопросов, которые я задам мисс Диаз при нашей следующей встрече.

*          *          *

- Где Диаз, черт ее побери?!

Я попытался сесть, и мне это даже почти удалось, только потом накрыла волна тошноты.

- Успокойтесь, мистер Рубинелли, ложитесь, все будет хорошо.

Голос врача звучал мягко, успокаивающе и говорил то, что я в тот момент хотел слышать меньше всего. Я не хотел слышать приказов держать меня, чтобы я не вставал, не хотел слышать, как люди вокруг меня взволнованно бубнят о моем состоянии, не хотел ощущать, как мое тело разваливается на тысячу кусков, точно по нему слон протоптался. Все, что я хотел – это услышать голос Ребекки Диаз, чтобы встать с этой долбаной кушетки, взять ее за шкирку и вытрясти из нее ответы на до смерти волнующие меня вопросы. Но нет, ее тут не было.

Взбешенный, я отталкивал руки, которые пытались то ли держать меня, то ли мне помочь, и повторял: «Мне нужно поговорить с Диаз».

- Мистер Рубинелли! – потрясенно пробормотал врач – приземистый краснолицый толстяк со сросшимися бровями, явно привыкший к тому, что его инструкции  выполняются неукоснительно. - Вы опасно ранены! Я настаиваю, чтобы вы легли, иначе я буду вынужден прибегнуть к успокоительным средствам и лишить вас возможности двигаться медикаментозно!

За спиной доктора один из его ассистентов уже занес шприц со снотворным.

Я соскользнул с кушетки и встал на пол. Движение отозвалось резкой болью слева, но я не обратил на нее внимания.

- Послушай, Айболит.

- Меня зовут доктор Лукас.

- Хорошо, доктор Айболит. У тебя есть выбор. Либо ты мне прямо сейчас говоришь, где Ребекка Диаз, и с этого момента я начинаю себя хорошо вести, позволяю себя уложить и вообще делаю все, о чем ты меня попросишь. Либо твой подручный может попытаться воткнуть иголку мне в зад, только ты к этому моменту уже будешь лежать. Доступно?

Он, кажется, пытался что-то сказать, и замер с открытым ртом, глядя на меня. Я глянул налево... направо... увидел людей, пожимающих плечами.

– Что? – завопил я, глядя на них. - Что?!

- Верно, вы не в курсе, - тихо сказал доктор Лукас. Теперь его лицо выражало печаль и сочувствие. Настроения играть в эти игры у меня не было.

- Конечно, мать вашу, я не в курсе! Я последние десять часов был охрененно далеко от своей бренной оболочки! Может, кто-нибудь наконец перестанет тупо таращиться и соблаговолит мне рассказать, что здесь, к чертовой матери, происходит?!

- Мне очень жаль, мистер Рубинелли, мисс Диаз умерла.

На этот раз рот открыл я.

- Как? - выдавил я, когда смог наконец понять, что он сказал, - Когда?

Голос доктора утешал и успокаивал.  

- Ее нашли в ее квартире, на полу в ванной. Инфаркт. Соседи слышали, как она кричала, звала на помощь... вызвали полицию. Полиция выбила дверь.

Какая-то зловещая усмешка притаилась в уголке его рта. Я молча уставился на него и прищурился.

- Теперь, мистер Рубинелли, вернитесь в постель.

Я отрицательно помотал головой.

- Отвезите меня к ней.

- Плохая идея, - он вздохнул. - Ее родные уже забрали тело, похороны будут закрытыми... ее отец настаивал.

- Черт! Это неправильно!

Что-то в этой истории меня смущало, но пока я не мог понять что. Я вдруг почувствовал, как устал и как болят мои ушибы, лег обратно на кушетку и позволил себя врачевать. Большинство ранений были пустяковыми, но, по словам доктора Лукаса, я лишь чудом не переломал себе кости, и мочиться кровью мне еще несколько дней придется, потому что почкам моим не поздоровилось. Однако, все могло быть хуже. Я мог разделить судьбу бедняжки Диаз.

Наконец эскулапы решили, что с меня хватит, разрешили мне немного поспать и сказали, что, проснувшись, я смогу уйти домой. Я закрыл глаза и позволил звукам Палаты убаюкать меня. «Диаз, - думал я, - бедная Диаз. И я даже не смогу с ней попрощаться... ее похоронят родители...»

Родители.

Я сел.

Родители Диаз умерли пятнадцать лет назад. Я как-то раз при ней разнылся на тему того, что родители хотят непременно видеть меня дома на День Благодарения, и ради сомнительного удовольствия пожрать индюшатины мне надо провести несколько часов в машине. А она мне отчеканила своим знаменитым ледяным тоном: «Будь благодарен судьбе за то, что у тебя есть дом и есть родители».

Я со стоном сполз с кушетки. В принципе, боль была вполне терпима... если не заниматься спортом... ходьбой, например. Я вдохнул поглубже и пошел к выходу.

Девчонка за следящим монитором, увидев идущего меня, вскочила и залепетала: 

- Мистер Рубинелли! Вам не положено ходить!

- О да. Я делаю многое из того, что не положено, - я усмехнулся и одарил ее самым похотливым взглядом, который на тот момент только смог изобразить. Это возымело должный эффект: она зарделась и спряталась за своей конторкой.

И тут, учитывая мое положение, я сделал самую идиотскую вещь, которую только можно представить: я побежал.

*          *          *

Диаз жила в одном из тех новых охраняемых жилых комплексов вдоль двести второй, которые все со светящимися новой штукатуркой фасадами, бассейнами внутри и большими чугунными воротами снаружи, с замками, которые любой нормальный домушник открывает за тридцать секунд без инструментов. К сожалению, мой опыт по вскрытию и проникновению остался в далеком прошлом, поэтому я выбрал более легкий для себя путь попасть внутрь. Запарковав машину в паре кварталов от дома Диаз, я заглушил мотор и закрыл глаза. Сиденье машины, даже нового черного спортивного «ниссана», как у меня,  – не очень подходящее место для погружения, но мне уйти удалось на раз: буквально через минуту я был вне своего тела и направлялся к дому Диаз.

Ворота были закрыты, но теперь это уже не имело никакого значения. Я прошел сквозь них и озадачился поиском нужной мне квартиры. Диаз приглашала меня к себе на новоселье, и я запомнил номер квартиры, потому что он совпадал с днем рождения моей матери. Другое дело, что я понятия не имел, в каком именно корпусе ее квартира, так что мне потребовалось около получаса, чтобы найти нужное здание. Они все были одинаковые, расположенные без видимой системы – судя по всему, единственным принципом застройки было стремление втиснуть наибольшее количество парковочных мест на минимально возможную площадь. Однако, какой-то гений все-таки повесил на домах крошечные таблички с номерами, и в конце концов я нашел здание, в котором находилась нужная мне квартира 908.

Квартира... бывшая квартира Диаз, находилась на первом этаже. На вечеринке кто-то пошутил по поводу того, что это, дескать, небезопасно... а она над ним посмеялась. Теперь это было как-то уже не очень смешно...

Найти входную дверь было делом нескольких минут... потом найти соответствующий дворик... после инцидента в доме Фридландера я дал себе зарок больше никогда не ходить через главный вход. Так что я влез во дворик, обогнул несколько дешевых садовых кресел и прислушался. Ни звука. Я усмехнулся – это выглядело до боли знакомым, и просочился сквозь стеклянную дверь внутрь.

Там все было точно так же, как я помнил со дня новоселья два года назад. Определенно, ее «родители» это место своим вниманием не почтили. Книжки все так же стояли на полках, у телевизора – сложенные горкой DVD-диски, на стене – картина с  серыми ламами, скачущими за своими бурыми собратьями, из кухни слышалось тихое урчание холодильника. Квартира выглядела тихой и мирной.

- Выходи, Ребекка, - сказал я, - на этот раз ты меня не обманешь.

Она неслышно появилась из спальни. Изможденное печальное лицо с почти прозрачной кожей, кажущиеся нереально огромными глаза. Сквозь белки глаз и пергаментно-тонкую кожу рук проступали черные паутинки вен. Диаз разлепила серые, цвета гнилого мяса, губы и тихо произнесла:

- Мне кажется, я должна попросить у тебя прощения, Тони.

Я остановил жестом ее дальнейшие излияния.

- Нет времени на извинения. Ты и вправду умерла, так?

Она покачала головой.

- Не совсем. Не в том смысле, в котором это обычно понимают.

- А в, черт тебя дери, каком?

Я шагнул к ней, она отступила назад.

- Ты не поймешь, Тони... пока Епископ с тобой не закончит, не поймешь.

Ее голос был тихим и твердым. Я такие разговоры прежде уже слышал – от пацанов, которых пришлось из одной драной секты вытаскивать. Это и тогда меня злило, и сейчас из себя вывело.

- Ты в виду имеешь – когда я с ним закончу? Так, Ребекка? Бог мой, ты практически им меня сдала и разрешила убить. И себя позволила убить. Фридландер, работа – все было подставой? Зачем ты это сделала, а?

- Потому что он меня об этом попросил, - сказала она совсем тихо и беспомощно. - Я надеялась, тебе больно не будет.

- Ну спасибо! – я шагнул к ней, схватил ее за запястье и поволок за собой, - Мы сейчас вернемся в «Орфей», там поговорим – я чувствую, тебе есть, чем занять мой вечер.

- Не думаю, Тони, - ответила она и отшвырнула меня к стене. Я пролетел через всю комнату, рухнул на пол и задохнулся от боли, мгновенно напомнившей мне обо всех моих ранениях за этот день.

Она подошла ко мне.

- Тони, я ведь сказала, что прошу у тебя прощения. Мне действительно жаль тебя. Но здесь все и закончится. Я знала, что ты будешь меня искать и придешь.

Пошатываясь, я поднялся на ноги и попытался изобразить что-то вроде защиты. Однако, она легко отбросила мои руки в сторону и чуть не снесла мне голову сильным быстрым ударом. Кажется, у нее отросли когти – по крайней мере, одним из них она задела мою щеку и рассекла плоть почти до кости.

- Покорись, - произнесла она безэмоционально. - Тебе отсюда не уйти.

- Почему ты это делаешь? – попытался выяснить я, ныряя под ее очередной удар. - Чем тебя этот Епископ так прихватил?

Она улыбнулась. В реальной жизни ее улыбка была более приятной – по крайней мере, все зубы тогда стояли одним ровным рядом.

- Я очень давно с ним встретилась. И тогда его боялась. Теперь не боюсь.

Кусок мозаики встал на место.

- Так вот почему ты ушла из ловцов – ты боялась опять его встретить.

- Да, - похоже, ее тело теперь было покрыто броней. По крайней мере, мой удар в плечо она, кажется, даже не почувствовала. - Но ты его нашел, и через тебя он снова нашел меня. Так что теперь все будет замечательно.

- Воистину всё, - услышал я голос позади и обернулся.

Епископ. Точно такой же, каким я его запомнил - тощий, тихий и напряженный, с улыбкой проповедника и глазами убийцы.

- Как приятно увидеть вас вновь, мистер Рубинелли. Жаль, что вы уже уходите.

У меня засвербило между лопатками – в том месте, где мою спину сверлил взгляд Диаз, но я из принципа решил не оборачиваться. Сейчас, пока Епископ разговоры разговаривает, она на меня не кинется. Мне всего-то пять секунд надо.

- Ухожу-ухожу, Епископ. Но вернусь, найду тебя и убью.

- Да ну? – он наклонился вперед и внезапно я ощутил вонь гниющего мяса из его несуществующего рта. - Вот уж не думал, что это возможно сделать еще раз.

- Найду, - пообещал я.

Он взглянул поверх моей головы.

- Ребекка, дорогая. Твой приятель меня утомляет. Сделай что-нибудь.

Она завизжала и кинулась на меня. Прикрыв глаза, я мысленно дернул серебряную нить, соединяющую меня с моим телом. Еще никогда я в тело так поспешно не возвращался, даже не представлял, что это может быть так быстро и не знал, достаточна ли эта скорость для побега.

Я услышал вой Ребекки - и мгновенно исчез, точно вырвавшийся из рук воздушный змей. Последним, что я слышал, был затихающий вдалеке вопль и слова Епископа:

- Мне тело больше не нужно. А вот тебе – необходимо.

Когда я пришел в себя в машине, мне было еще хуже – если оное вообще было возможно – чем тогда, когда я проснулся в Палате на кушетке после драки с татуированным мордоворотом. Поверх моих «старых» ссадин пришлось еще несколько новых, нос, кажется, был сломан: с каждым вздохом по носоглотке словно наждачкой проезжали. Но я был жив.

Жив.

Это слово вселило в меня суеверный страх, ибо я знал, что к Епископу и Диаз оно больше не относится.

«В «Орфей», - пробормотал я себе под нос, - немедленно. Надо кому-то в «Орфее» обо всем срочно рассказать.»

Я завел машину и выехал с парковки. Каждый поворот руля отдавался вспышкой боли, но засиживаться я здесь не собирался ни на секунду. Зато затратил на полчаса больше времени, чтобы добраться до офиса. Все потому что пришлось объезжать район  бывшей квартиры бывшей Диаз.

Что-то мне подсказывало, что сегодня ночью мне туда наведываться не стоит.

Перевод не мой, так что если кто-то узнал текст и подскажет, кто его переводил - буду крайне признателен.