Demon the Fallen trilogy. Пролог и глава 1

Тьма была бесконечна и безгранична, и посреди тьмы мучался одинокий разум. У этого разума не было тела. У него не было глаз, чтобы увидеть, что видеть нечего. У него не было рта, чтобы кричать, и не было когтей, чтобы бессильно царапать стены своей тюрьмы. У него были лишь мысли и воспоминания, и не было даже агонии тела, чтобы от них отвлечь.

Во тьме не было времени, но разум все же старался выделить какие-то промежутки. Первый промежуток был заполнен яростью, и разум не знал, сколько это длилось: пять минут или пять тысяч лет.

Когда ярость иссякла, пришла печаль. Когда-то разум жил в мире, где светило солнце, цвели яблони и порхали разноцветные птицы. В реках плескались рыбы, а деревья рвались к небу, по которому мчались багровые от рассвета облака. У разума было имя - Хасмед. Он служил с честью и с отличием, знал свое дело и работал с душой. У него было тело, были друзья и была любовь.

Теперь у него не осталось ничего - даже боли или надежды. И, насколько Хасмеду было известно, от мира тоже ничего не осталось.

После печали пришло отчаяние. Неужели и Создатель так же страдал в пустоте, прежде чем сотворил все? Ничто иное не смогло бы заставить совершенное существо создать ущербный мир, но эта тишина, в которой не было и не могло быть звуков, определенно могла лишить рассудка. А еще эта непроглядная чернота и сокрушительный ошеломляющий ужас от осознания того, что во всей вселенной нет ничего и никого, кроме тебя...

Такое могло бы свести с ума даже бесконечное божество - и его безумие тоже стало бы бесконечным. 

От Хасмеда не осталось ничего, кроме разума, и этот разум наполнился страхом. Космос был обречен с самого начала. Все это - слава, падение, надежда, ужас, гордость неповиновения и жестокость войны на земле и в небесах - было предопределено. Последнее слово было высечено в камне еще до того, как было сказано первое.

И вот, уже впав в отчаяние, Хасмед услышал голос - и этот голос был ему знаком. Когда-то - то ли столетия, то ли мгновения назад - этот голос принадлежал Воданту. Как и Хасмед, Воданту был осужден и заточен в пустоте. Но, в отличие от Хасмеда, Воданту был достаточно силен, чтобы говорить.

Они оба были элохимами, и весь космос был пронизан их сутью. Даже пустота, в которой они были заточены, могла быть проводником их мыслей - и те из падших, кто были сильнее, сотрясали стены своей тюрьмы, пытаясь достучаться до остальных.

- ХАСМЕД! - произнес Воданту. - ВНЕМЛИ!

Хасмед не ответил.

- ТЫ НУЖЕН МНЕ, ХАСМЕД. У МЕНЯ ЕСТЬ ЗАДАНИЕ ДЛЯ ТЕБЯ.

Хасмед вновь промолчал.

И тогда Воданту заговорил на истинном языке, и Хасмед уже не смог промолчать, потому что слово, сказанное Воданту, описывало саму суть Хасмеда, указанную в книге бытия. Воданту знал истинное имя Хасмеда, и Хасмеду пришлось подчиниться.

- Что я должен сделать? - угрюмо спросил он.

- СТЕНЫ ТРЕЩАТ, - ответил Воданту. - КОЕ-КТО ИЗ НАШИХ МЛАДШИХ УЖЕ ПРОСКОЛЬЗНУЛ В ТРЕЩИНУ И ВЕРНУЛСЯ В МАТЕРИАЛЬНЫЙ МИР.

- И ты считаешь, что я тоже смогу?

- ТЫ БЫЛ МОГУЧ, НО ВОЙНА СДЕЛАЛА ТЕБЯ МЕНЬШЕ. ТЫ СМОЖЕШЬ, Я УВЕРЕН.

- Но зачем? Наше дело было обречено еще на заре мира, а сейчас у нас ничего не осталось. Чего мы добьемся своим побегом?

- ВАЖНО НЕ ТО, ЧЕГО МЫ МОЖЕМ ДОБИТЬСЯ, А ТО, ЧТО МЫ МОЖЕМ ПОТЕРЯТЬ, - ответил Воданту. - ВОЛЕЙ СВОЕЙ МЫ МОЖЕМ ПРИБЛИЗИТЬ ГИБЕЛЬ МИРА ЛЮДЕЙ. РАЗВЕ НЕ ЭТО ПРОКЛЯТЫЙ АРИМАЛЬ ПРЕВИДЕЛ ДАВНЫМ-ДАВНО? И КОГДА МИР ПАДЕТ, УЖЕ НИЧТО НЕ УДЕРЖИТ НАС ВЗАПЕРТИ. ЕСЛИ НЕ ОСТАНЕТСЯ НИЧЕГО, ТО НЕ ОСТАНЕТСЯ И ЭТОЙ ПУСТОТЫ, И НАС САМИХ. УНИЧТОЖИВ ТВОРЕНИЕ, МЫ УНИЧТОЖИМ И СЕБЯ. МЫ НАКОНЕЦ-ТО СМОЖЕМ ПЕРЕСТАТЬ СУЩЕСТВОВАТЬ. МЫ ОСВОБОДИМСЯ ОТ БРЕМЕНИ САМИХ СЕБЯ.

- Я так не думаю. Создатель слишком злопамятен и наверняка найдет способ мучить нас даже после конца света.

- МНЕ НЕ НУЖНО ТВОЕ МНЕНИЕ, ХАСМЕД. МНЕ НУЖНО ТВОЕ ПОСЛУШАНИЕ.

- Отправь кого-то другого: Джориила или Раббадуна. Отправь кого-то, кому есть дело до разрушения мира.

- УЖЕ ОТПРАВИЛ. А ТЕПЕРЬ ОТПРАВЛЮ И ТЕБЯ.

Хасмед пытался сопротивляться, но ему нечего было противопоставить воззванию к самой его сути. Его вырвали из темницы и вновь швырнули в бурю существования, а он мог лишь беззвучно кричать.

*          *          *

У Майки Даймонда болела голова.

Если бы это была обычная головная боль, Майки закинулся бы аспирином, хлебнул виски и был бы в порядке. Но это была необычная боль, и у Майки такое бывало и раньше, так что он пошел к врачу. Врач сказал, что это похоже на мигрень, и прописал кафергот.

Кафергот иногда помогал, иногда нет. Сегодня не помог.

Сегодня у Майки Даймонда частично выпало зрение. Для мигрени это было обычное дело - врач назвал это «аурой». Давление на зрительный нерв заставило часть поля зрения просто исчезнуть.

Эта аура по мнению Майки была крайне жуткой штукой. Перед глазами не возникало черного пятна - вместо этого мозг просто игнорировал то, что не мог увидеть. Некоторые вещи просто исчезали. Когда он читал газету, в ней не было рекламных объявлений. Когда он ехал за рулем, у машины не было зеркала заднего вида. Но стоило посмотреть чуть в сторону - объявления и зеркало оказывались на своих местах.

Врач попытался это объяснить. Он сказал, что в каждом глазу есть слепое пятно - там, где входит зрительный нерв или что-то в этом роде. Поэтому глаза всегда чего-то не видят, а мозг умеет это игнорировать - и в случае ауры он игнорирует больше.

Аура появлялась и разрасталась, пока он не переставал видеть собственные ноги или вообще все справа от себя - а потом исчезала. Это было довольно неприятно.

Впервые мигрень у Майки возникла еще в начальной школе - он тогда дико перепугался и думал, что ослеп. Его даже с уроков отпустили из-за этого. Но потом зрение вернулось, и у него словно камень с души свалился. Да и голова тогда болела не так уж сильно.

Теперь, в двадцать девять лет, голова просто раскалывалась. Сперва боли стали доводить его до слез, потом стали настолько сильными, что он даже плакать не мог. Каждый раз ему казалось, что хуже быть уже не может - но каждый следующий приступ заставлял его передумать.

Как-то раз Майки Даймонда ударили бильярдным кием по затылку. По ощущениям это было как электроудар, который прошил все его тело от головы до пальцев ног и почти его вырубил - но даже тогда голова болела не так сильно.

А еще как-то раз полицейский ударил его по яйцам дубинкой. Майки тогда вырвало, он прекратил сопротивление, а потом его правое яйцо распухло до размеров яблока, так что Майки загремел в больничку - но даже тогда ему было легче, чем при мигрени.

Мигрень научила Майки тому, что есть три уровня боли. Первый уровень - это просто боль, например от пореза бумагой или удара в челюсть. Неприятно, но ничего страшного.

Второй уровень - такая боль, при которой страшно за свою жизнь. Удар кием по затылку или дубинкой по яйцам - как раз такая боль.

Мигрень занимала третий уровень - это такая боль, при которой боишься не умереть, а, наоборот, остаться в живых и мучиться годами, превратившись в овощ. Именно из-за мигрени Майки держал оружие в сейфе, а рядом с сейфом хранил шприц и героин.

Большинство людей, столкнувшись с такой болью, от которой хочется убить себя, взяли бы больничный и отправились домой, но работа Майки Даймонда не предполагала больничных, отпусков и медицинской страховки. Зато ему не надо было платить налоги.

Майки был гангстером и не стремился получить кликуху Майк Мигрень - вряд ли его ребята отнеслись бы к его головной боли с сочувствием. Так что он никому об этом не рассказывал, благо мигрень настигала его обычно всего раз в год - и сегодня был как раз такой день.

А еще в этот день Майки Даймонду нужно было выполнить работу - причем, работу несложную. С утра он прошелся по своему району, а теперь ему нужно было найти Харви Чулло и попросить, чтобы тот вернул долг Деннису Портеру. Когда Харви не сможет вернуть долг (а Даймонд был уверен, что он не сможет), Майки должен был потребовать оплаты процентов. А если Харви начнет ныть о том, что не может даже заплатить проценты по долгу (который он взял, чтобы выплатить свои карточные долги), Майки должен был нанести ему травмы, но не слишком тяжелые: пока у Харви целы пальцы и колени, он потенциально может вернуть Деннису долг, ну или хотя бы платить проценты по нему.

Но Майки Даймонду не хотелось возиться с Харви. Он втайне надеялся, что Харви сбежит, и тогда Майки сможет вернуться домой и приложить к голове лед.

Когда Майки подъехал к пивной Эда (Харви бывал там чаще, чем дома), зрение прояснилось, а боль как раз перешла на второй уровень. Посетители пивной при виде Даймонда притихли, а Харви даже не попытался сбежать, и Майки, вздохнув, предложил должнику проехаться и поговорить.

Харви заикался и пытался выкрутиться, но Майки усадил его в машину и завел мотор.

Даже если бы у Майки не болела голова, после разговора с Чулло она бы заболела. В кругах, где вращался Харви, сложилось почти единогласное мнение, что это абсолютно никчемный человек. Он даже выглядел несуразно - как картошка: круглый, рыхлый, неопрятный. И уродливое лицо как глазок на картофелине. Глаза - водянистые карие, с желтыми белками, пронизанными красными прожилками. Каштановые волосы подернуты сединой и похожи на мочалку, между первым и вторым подбородком торчала щетина. Одет Харви был в дешевый коричневый костюм, а зелено-синий галстук был настолько безобразен, что его спасали только пятна от жира.

Голос у Чулло был под стать лицу: низкий, вялый и гнусавый. Произнося шипящие звуки, Харви умудрялся еще и как-то болезненно хрипеть. А когда он начинал ныть - а это случалось довольно часто - голос становился высоким и визгливым.

- Послушай, Майки, я знаю, зачем ты приехал, - произнес Харви. - Правда, знаю.

- Отлично, Харв, это очень экономит время. То есть мы просто заедем к тебе домой и заберем их?

- Кого?

- Деньги. Ты ведь помнишь про деньги? Ты должен, помнишь? - боль стремилась выйти за пределы второго уровня, и Майки повез Харви к заброшенному нефтезаводу рядом с очистными сооружениями.

- Я помню, Майки. Конечно, помню! Я бы ни в коем случае не забыл! Но есть одна проблема...

- Проблема?

- Ну да... У меня нет денег.

- Я не удивлен.

Харви заткнулся. В наступившей тишине Даймонду показалось, что он слышит треск собственного черепа. Глаза слезились.

- Понимаешь, какое дело - ставка не выиграла...

Техногенный пейзаж был предельно уродлив: трубы, ржавые железяки, разбитые окна. Из растений здесь выжили только самые упорные сорняки.

- Я думал, что выиграю...

- Знаешь, Харв, я вот спросил сам у себя: «Майки, а может ли парень настолько тупой, чтобы делать ставки, выиграть много денег?» И знаешь что?

- Что?

Ворота, к которым они подъехали, были закрыты на цепь, но замок на цепи не был заперт. Майки это точно знал.

- Не может. Выходи из машины и открывай ворота.

Харви повиновался. Они вместе вошли во двор.

- Майки, я...

- Ничего страшного, Харв.

- А?

- Ты что, глухой? Ты что, не слышал, что я только что сказал?

- Что ничего страшного.

- И что это значит?

Глаза Харви забегали - у него была такая выразительная мимика, что Майки мог читать его мысли несмотря на жуткую головную боль. Харви впал в ступор: Майки сказал ему «ничего страшного», хотя сам он железно знал, что задолжать денег Деннису Портеру и его друзьям - это очень страшно.

- Не знаю, Майки.

- О господи... Становись на колени.

- Майки, я...

Даймонд вынул пистолет - полуавтоматическую «беретту» размером чуть больше бумажника. Харви тут же встал на колени.

- Майки, пожалуйста... Господи, пожалуйста, Майки...

Солнце начало закатываться за горизонт. Это было очень красиво.

- Давай обсудим проценты, Харви.

- Господи, Майки, не надо! Не надо...

- Проценты, Харви. Ты ведь что-то выиграл?

- Майки, пожалуйста! Я прошу... Я умоляю! Не убивай, у меня маленькая дочь, Майки, не убивай...

Боль перешла на третий уровень, и Майки всерьез захотелось засунуть пистолет себе в рот. А еще его тошнило. И дело было даже не в мольбах Харви - если бы не мигрень, Даймонда бы это повеселило - а в том, как сдавило голову, а потом все тело. При прошлом приступе мигрени его тоже тошнило - Майки скрутило среди ночи, и он скорчился над унитазом, но так и не смог проблеваться. Он не знал, поможет ли это, но надеялся и пытался - но так и не смог.

И вот его снова тошнило.

- Харви, твою мать, заткнись и ответь на мой вопрос.

- Майки, не делай этого. Ты же честный католик, правда? Я видел, как ты выходил из церкви в воскресенье. Ты ведь не станешь убивать человека за такую мелочь? Серьезно, это ведь для тебя мелочь - ты за выходные столько тратишь. Прости мне этот долг, спаси меня и мою дочь.

- У тебя нет дочери.

- Есть! Про нее никто не знает, и я сам про нее не знал до прошлого года. Господи, Майки, она ангел, просто ангел, а ее мама умерла, и у нее остался только я...

- То есть проценты тебе платить нечем, так? - Майки поднял пистолет.

Харви сложил руки, словно молельщик:

- Майки, пожалуйста, ты ведь можешь сказать им...

Майки спустил курок.

Он сам не понял, как это произошло - как будто его палец сам сделал это. Если бы он планировал убить Харви, то не стал бы сажать его в машину при людях и не оставил бы столько следов. Майки Даймонду приходилось убивать людей, но он делал это чисто и с умом. А Харви он хотел просто напугать, но не выдержал.

Выстрел болезненно отозвался в голове оглушительным эхо. Пуля вонзилась в центр лба Харви, пробурила мясистый туннель и застряла внутри черепа. Один из глаз с влажным звуком выпал из глазницы. Тело Чулло рухнуло на землю.

- Бля! - простонал Майки, пытаясь проблеваться.

*          *          *

В темных глубинах космоса разразилась буря. Она бушевала в мире мертвых и забытых, и ветер выл в стенах давно уничтоженных зданий, шумел в кронах сгоревших деревьев и рвал в клочья души мертвых детей. Ветер горя, дождь скорби.

И в этой буре оказался Хасмед, вырвавшись из заточения. Его трясло, било и швыряло в разные стороны, но он был рад хотя бы быть.

Много веков назад работой Хасмеда было защищать других, и в работе ему помогало чутье на страх. Это чутье не ослабло даже после войны и заключения - он остро чувствовал зов души, охваченной ужасом. Повинуясь странному порыву, он стал пробиваться в ту сторону.

Сквозь тьму Хасмед смог рассмотреть двух мужчин. Один из них был еле виден - лишь силуэт, который стоял, направив некий предмет на второго. Хасмед предположил, что предмет - это оружие: его было видно лучше, чем самого человека. Второго мужчину он видел гораздо четче - его подсвечивал страх.

Что-то ослепительно вспыхнуло, будто в дождливой мгле ночного мира на мгновение наступил день, и Хасмед рванулся ко входу в материальный мир.

Он увидел, как охваченный страхом человек завалился назад, умирая - оружие каким-то образом уничтожило его мозг. Вместе с мозгом умер и разум, но душа продолжала бороться за жизнь. Хасмед видел ее - душа была маленькой и жалкой, но отчаянно цеплялась за тело. Она боролась как никогда в жизни, но была обречена и потому отчаянно искала любой способ победить.

Она нашла Хасмеда. На мгновение двое духов - один из материального мира, второй извне - полностью открылись друг другу.

«Тина! - прокричала душа смертного. - Помоги ей! Помоги Тине! Помоги Тине!»

А затем Харви Чулло исчез - сигнал затих, узор раскололся - но Хасмед сквозь него выбрался в материальный мир.

*          *          *

Майки Даймонд отвернулся от Харви, поэтому не видел, как застреленный труп сел. Хасмед же был в замешательстве, за пару минут совершив перелет из бесконечной тишины в закатный Нью-Джерси.

Пребывание в теле с дыркой в голове само по себе было проблемой. Но куда хуже были измельченные мозги: Майки убил Харви пулей малого калибра, которая не могла покинуть череп и рикошетила внутри головы, пока не нашла слабое место - костную пластинку между мозгом и пазухами. Прорыв в пазуху привел к тому, что левый глаз покинул свое место, а пуля застряла в носовом ходу.

Оказавшись в теле Харви, первым делом Хасмед засунул палец в нос и попытался найти пулю. Не дотянувшись до нее, он большим и указательным пальцами полез в глазницу. Вынув окровавленную пулю, Хасмед сел и попытался вновь собрать разбитую голову Харви. И он уже почти закончил, когда заметил Майки.

Даймонд почуял неладное, когда труп Харви уже поднялся на ноги. Майки, стоя на корточках, безрезультатно пытался проблеваться, сожалел об отсутствии кафергота (и героина) и вдруг услышал сзади шорох.

Он обернулся, не ожидая опасности: мало ли, вдруг труп еще дергается - с застреленными в голову такое бывает. Не веря глазам своим, он увидел, как Харви ковыляет в его сторону с необычной для мертвеца решимостью. Майки вновь поднял пистолет, но Харви бросился вперед и перехватил его руку с такой силой, которой Даймонд от него никак не ожидал.

А чего он вообще не ожидал - так это того, что мертвец перекусит ему запястье.

Майки даже не вскрикнул - голова болела так, что боли в руке он даже не почувствовал - он просто удивленно уставился на культю, а Харви ударил его кулаком в живот.

У Майки был накачанный пресс, но Хасмед ударил сильно, и Даймонд согнулся пополам, как и было рассчитано. Хасмед последний раз дрался много столетий назад, но привычки остались, пусть у этого тела и не было нужной мускулатуры и рефлексов. Хасмед схватил Майки за подбородок и затылок и рывком всего тела свернул ему шею.

Хасмед оставил труп в пыли и уставился на пурпурный закат посреди серого неба. Он чувствовал себя удивительно хорошо: ему понравилось убивать Майки, он был рад снова иметь руки, тело и чувства. Он вытер лицо рукавом, снял пиджак и отбросил в сторону.

В голове Харви крутились и жужжали обрывки мыслей и воспоминаний, в которых сложно было разобраться, но одна мысль, вернее образ, была важнее всех. Это была маленькая девочка с карими глазами и густыми светлыми кудряшками.

Тина.

*          *          *

Прилив счастья длился недолго. По дороге обратно в город Хасмед успел понять, что тело ему досталось слабое и больное. Ему почти удалось залечить рану во лбу, но глаз по-прежнему не видел.

Кроме того, все тело было покрыто толстым слоем ненужного жира. Неровные зубы шатались в слабых деснах. Двух зубов не хватало - он потерял их, когда перекусил запястье Майки.

Язык был вялым и плохо чувствовал вкус, потому что был чем-то покрыт - поврежденный мозг Харви подсказал, что это никотин. Этим же, видимо, объяснялись густая липкая слизь в носу и глотке, слабые легкие и ощущение ломки - тело Харви жаждало сигарет. Хасмед нашел пачку в подстаканнике автомобиля и выкинул в окно.

Мысли в голове у Хасмеда мчались двумя потоками: в одном - смертные заботы Харви, в другом - размышления бессмертного существа, которое теперь управляло его телом.

Мозг Харви лихорадочно думал об отпечатках пальцев на теле Даймонда, о крови, о ДНК, о машине, о свидетелях... Он боялся копов и мафии, но сильнее всего он боялся того, что случится с Тиной, если его посадят или убьют.

Хасмед же думал о том, как ему разжиться какой-нибудь поддержкой в мире смертных - ему нужно было избежать опасности, набраться сил и призвать Воданту.

Дух и мозг медленно приспосабливались друг к другу, и два потока мыслей слились воедино. Холодный рассудок Хасмеда взялся за то, что приводило Харви в ужас.

Во-первых, Майки Даймонд. Главными уликами были окровавленный пиджак Харви, труп Даймонда, его машина и свидетели в баре.

Труп и пиджак находились в удаленном заброшенном месте, где их вряд ли быстро найдут. Он мог вернуться туда позднее, закопать тело и сжечь пиджак. А еще лучше - засунуть тело в бочку и тогда уже закопать. Ему понадобятся бочка, молоток и лопата.

Машина была не слишком приметной. Если снять номера и шильдик с VIN-кодом, то можно отогнать тачку в Нью-Йорк, продать Хуану в Гарлеме, и уже к следующему воскресенью ее разберут на запчасти.

Свидетели были проблемой, но с копами они говорить не станут. И даже если станут - копы знали Харви и Майки и ни за что не поверили бы, что Харви его убил, особенно при отсутствии трупа. А вот мафия вполне могла разговорить свидетелей, но даже там не поверили бы, что Чулло смог убить Даймонда. Он бы что-нибудь соврал, и они бы поверили.

Вот и все проблемы Харви - они напрягали, но их можно было решить. С призывом Воданту все было куда сложнее. Хасмед чувствовал, что лишился сил, которыми когда-то разгонял облака и раскалывал горы. Он был призраком себя прежнего и не знал, как вернуть былую мощь.

Припарковав машину Майки перед невзрачным массивом небольших многоквартирных домов, Хасмед тихо произнес:

- Услышь меня, господин Воданту. Твоему слуге нужно поговорить с тобой.

Он внимательно прислушался, но ответа не было. Пропасть между ним и тюрьмой его хозяина была непреодолима. По крайней мере, пока.

Пожав плечами, он вылез из машины, поднялся в свою квартиру и получил в лицо чугунной сковородой.

*          *          *

Сковорода была в руках Хелен Широкауэр, сводной сестры Харви. Ей потом было за это стыдно, но все случилось слишком быстро.

Тина была в гостиной и смотрела «Улицу Сезам», а Хелен на кухне готовила испанский омлет. Звук открывающейся двери ее слегка озадачил - Харви должен был вернуться только через пару часов. Он наверняка сидел в баре со своими бесполезными «друзьями» в поисках возможности заработать деньги для уплаты долга. Впрочем, он мог вернуться раньше.

Хелен услышала, как Тина что-то спросила, но не разобрала, что именно. А затем услышала, как Тина бежит к ней, а за ней кто-то идет.

Хелен знала звук шагов Харви - и это был не он. Она на каком-то животном уровне почувствовала опасность и сильнее сжала рукоять сковороды. И когда на пороге кухни появилась перепуганная Тина, а за ее спиной стоял крупный мужчина с окровавленным лицом и в окровавленной рубашке, Хелен сделала то, что сделала бы любая женщина - закричала и изо всех сил ударила мужчину между глаз.

Харви Чулло упал второй раз за последние два часа. Тина какую-то секунду просто стояла, а затем кинулась к телу отца, крича:

- Папа! Папа! Папа!

Хелен разинула рот и через мгновение узнала туфли своего сводного брата.