1 ноября 1999 г., понедельник, 06:40
Отель Vista del Castillo
Сарагоса, Испания
До рассвета оставалось всего четыре минуты, и призраки покидали мир живых, ведь наступал День всех святых. Люсита время от времени поворачивала голову и провожала их взглядом, но все же ее внимание было приковано к шпилям Альхаферии - столицы Арагона, когда он был еще королевством, а не провинцией Испании. Отель находился почти в дюжине миль к западу от дворца, рядом со скучной платной дорогой, и единственным плюсом отеля была его высота - с верхних этажей открывался отличный вид на Сарагосу. Ее номер занимал половину верхнего этажа, и она поставила самое массивное деревянное кресло в комнате прямо перед окнами.
Первые лучи восходящего солнца уже отражались в окнах автомобилей и коммерческих зданий.
На стены дворца падали незнакомые тени. Все изменилось с тех пор, как она последний раз дышала воздухом Арагона девять веков назад. Тогда не было высоких гражданских зданий, не говоря уж про небоскребы, а теперь новые постройки окружили Альхаферию, как будто солдаты-завоеватели.
Но по-прежнему было здесь и то, что она помнила. Вот то окно, возле которого ее отец спорил со своим братом насчет аббата дяди Рамиро. Вот та стена, по зубцам которой он шагала, повторяя молитвы, которым научил ее духовник (гнить ему теперь в аду). Вот церквушка, которую возвели в память о ее дедушке - реставрированный маврами памятник тому, кто погиб, убивая мавров.
Это по-прежнему был ее дом.
Лучи отраженного света покалывали ее кожу. Пока еще не обжигали, но это было вопросом времени. Проклятие делало ее слабой, оно умоляло бросить все и лечь в кровать. Ей пришлось напрячь все силы, чтобы удержать себя в кресле.
День больше не был ее стихией. Подобно Иакову, она сражалась сейчас с ангелом Господним, но для нее не могло быть благословения. Ее мучитель не сказал бы: «Хорошо, добрый и верный раб!» Вверх поползли струйки дыма, но пожарная сигнализация молчала - Люсита отключила ее еще ночью.
Люсита нечасто общалась с призраками, но за столько веков даже редкие явления становятся многочисленными. Она в достаточной мере изучила этикет для общения с неупокоенными и знала, как говорить с ними так, чтобы получить нужные ответы и не навлечь на себя их гнев (или, что еще хуже, последующую месть). Она знала, что иногда призраки наводняют мир живых, хоть и не знала причин, так что не слишком удивилась, обнаружив себя в окружении мертвецов в канун Дня всех святых. Что ее удивило, так это то, что нашелся призрак, одновременно и знающий ее, и способный оставаться в мире живых достаточно долго, чтобы вести содержательный разговор.
Он был слугой их рода всего через два поколения после Люситы и помнил рассказы о бедной юной госпоже, которая так трагически умерла. Они поговорили о старых временах, и это была просто болтовня свидетелей ушедших веков, не обязывающая ни к чему. Теперь же он подошел к ней, тактично встав рядом, чтобы не загораживать обзор, и спросил, указав на ее лицо и руки, выставленные над одеялом:
- Госпожа, не кажется ли вам высокомерным получение стигмат таким образом? Не подобает никому уподоблять клеймо Каиново ранам Христовым, но именно это произойдет, если вы не укроетесь от солнца.
Люсита даже не обернулась:
- Эти руки пролили больше крови, чем ты можешь представить. Эти глаза видели бесчисленные грехи. Эти клыки множество раз лишали других дара жизни. Тысячу лет я твердила себе, что я не та, кем был мой сир, но на деле ничем от него не отличалась. Господь не снимет свое проклятие, но я должна каяться так, как умею. Считай это крещением - пусть огонь очистит то, что не смоет вода.
Лицо призрака выразило сомнение:
- Госпожа, я был наставником детей, и вы ведь тоже получили классическое образование. Мой долг - сообщить вам, что вы говорите о неслыханном. Разве кто-то из отцов церкви говорил вам, что поджарить себя означает смыть грех? Разве имеет значение деяние без смысла и цели? Это лишь видимость, а не истинное покаяние.
В этот раз она посмотрела на него:
- Ты забыл свое место? Ты был слугой, а теперь лишь призрак. Кто ты такой, чтобы судить меня?
- Я слуга, который своевременным советом спасал своих господ от позора. Разве я могу отказаться от служения, когда дочь королевской семьи вновь нуждается в помощи? Вы притворились мученицей, но каетесь лишь перед собой, а не перед Всевышним. Бога не обмануть.
Раздался звон будильника - 06:44 - и через секунду солнце осветило самую высокую из башен Альхаферии. Руки Люситы задымились, а кожа на ее лице начала сморщиваться и растрескиваться. Солнечный свет перекинулся на красные стены дворца, и Люсита своим нечеловеческим зрением увидела, как меняют свое очертание тени во дворе, отброшенные решетками, которые выковали, когда она еще была ребенком.
Наружный слой ее кожи осыпался тонким пеплом. Номер отеля заполнялся густым дымом - черным от витэ и белым от вампирской плоти - который собрался под потолком. Боль была невыносимой, страх затмевал разум, и Люсита из последних сил боролась, чтобы не поддаться безумию паники и не забиться в темный угол, как последний неонат. Она заплакала, но тут же прекратила, когда услышала, как кровавые слезы шипят на горящих щеках.
За прошедшие девять веков Люсита видела солнце менее чем дюжину раз, и каждый раз это было невыносимо. Она повелела крови прилить к лицу, замедлив его сгорание и вернув часть своего сверхъестественного зрения. Пару раз моргнув, она увидела ходящих перед дворцом людей. Когда-то там были слуги, глашатаи, крестьяне с корзинами еды и солдаты, собирающиеся на войну. Но теперь по знакомым ей дорогам ходили совсем другие люди - наемные работники, служащие своему начальству по контракту и за деньги, а не по заветам веры и дав клятву.
От понимания этого ей стало почти физически больно. Дворца, который она помнила, больше не было - как и ее семьи, и мрачного священника, превратившего ее в вампира. Осталась лишь видимость, но не суть. Она вспомнила дерево, пустое внутри - в нем они с Анатолем спрятались во время путешествия вдоль Дуная. Дворец тоже был таким: ходившие вокруг него и внутри него люди были для него чужими, как и она с ее наставником для того дерева. И дерево, и дворец опустели, перестали быть собой, и потому ими просто пользовались.
Призрак был прав - в том, что она делала, не было смысла. Боль не могла вернуть Арагон, который она потеряла. Она могла объявить себя госпожой, но никто не стал бы служить ей так, как служили когда-то.
Просто самообман.
Глаза начали выгорать. Всего за пару секунд зрение Люситы стало таким же, как у смертных, а затем она почти ослепла. Все, что она видела - яркий прямоугольник окна посреди кромешной темноты. Ее трясло. Она не видела своих рук, но слышала, как косточки пальцев стучат о подлокотники кресла. Если бы ее руки сохранили силу, она бы сжала кулаки и превратила бы подлокотники в щепки.
Наконец, ее решимость иссякла. Она смогла не поддаться панике, а встала и направилась в сторону кровати со всем достоинством, которое сумела сохранить. Она слегка ошиблась с направлением и на последнем шаге налетела на изножье кровати. От силы этого столкновения висевшее над кроватью зеркало упало и разбилось, осыпав осколками и ее обгоревшее тело, и простыни. Люсита закуталась в одеяла и покрывало, чувствуя, как ее тело начинает исцелять себя. Всего за несколько ночей она сможет полностью стереть с себя все свидетельства этого акта умерщвления плоти.
Со стороны окна раздался голос призрака:
- Я ухожу, госпожа. Вы причинили себе боль, но зачем? Вы не стали умнее или лучше, вы остались собой. Как сказал пророк Иеремия: «Прошла жатва, кончилось лето, а мы не спасены».
Со звуком, похожим на шепот, он исчез. Люсита спала.
Отель Vista del Castillo
Сарагоса, Испания
До рассвета оставалось всего четыре минуты, и призраки покидали мир живых, ведь наступал День всех святых. Люсита время от времени поворачивала голову и провожала их взглядом, но все же ее внимание было приковано к шпилям Альхаферии - столицы Арагона, когда он был еще королевством, а не провинцией Испании. Отель находился почти в дюжине миль к западу от дворца, рядом со скучной платной дорогой, и единственным плюсом отеля была его высота - с верхних этажей открывался отличный вид на Сарагосу. Ее номер занимал половину верхнего этажа, и она поставила самое массивное деревянное кресло в комнате прямо перед окнами.
Первые лучи восходящего солнца уже отражались в окнах автомобилей и коммерческих зданий.
На стены дворца падали незнакомые тени. Все изменилось с тех пор, как она последний раз дышала воздухом Арагона девять веков назад. Тогда не было высоких гражданских зданий, не говоря уж про небоскребы, а теперь новые постройки окружили Альхаферию, как будто солдаты-завоеватели.
Но по-прежнему было здесь и то, что она помнила. Вот то окно, возле которого ее отец спорил со своим братом насчет аббата дяди Рамиро. Вот та стена, по зубцам которой он шагала, повторяя молитвы, которым научил ее духовник (гнить ему теперь в аду). Вот церквушка, которую возвели в память о ее дедушке - реставрированный маврами памятник тому, кто погиб, убивая мавров.
Это по-прежнему был ее дом.
Лучи отраженного света покалывали ее кожу. Пока еще не обжигали, но это было вопросом времени. Проклятие делало ее слабой, оно умоляло бросить все и лечь в кровать. Ей пришлось напрячь все силы, чтобы удержать себя в кресле.
День больше не был ее стихией. Подобно Иакову, она сражалась сейчас с ангелом Господним, но для нее не могло быть благословения. Ее мучитель не сказал бы: «Хорошо, добрый и верный раб!» Вверх поползли струйки дыма, но пожарная сигнализация молчала - Люсита отключила ее еще ночью.
Люсита нечасто общалась с призраками, но за столько веков даже редкие явления становятся многочисленными. Она в достаточной мере изучила этикет для общения с неупокоенными и знала, как говорить с ними так, чтобы получить нужные ответы и не навлечь на себя их гнев (или, что еще хуже, последующую месть). Она знала, что иногда призраки наводняют мир живых, хоть и не знала причин, так что не слишком удивилась, обнаружив себя в окружении мертвецов в канун Дня всех святых. Что ее удивило, так это то, что нашелся призрак, одновременно и знающий ее, и способный оставаться в мире живых достаточно долго, чтобы вести содержательный разговор.
Он был слугой их рода всего через два поколения после Люситы и помнил рассказы о бедной юной госпоже, которая так трагически умерла. Они поговорили о старых временах, и это была просто болтовня свидетелей ушедших веков, не обязывающая ни к чему. Теперь же он подошел к ней, тактично встав рядом, чтобы не загораживать обзор, и спросил, указав на ее лицо и руки, выставленные над одеялом:
- Госпожа, не кажется ли вам высокомерным получение стигмат таким образом? Не подобает никому уподоблять клеймо Каиново ранам Христовым, но именно это произойдет, если вы не укроетесь от солнца.
Люсита даже не обернулась:
- Эти руки пролили больше крови, чем ты можешь представить. Эти глаза видели бесчисленные грехи. Эти клыки множество раз лишали других дара жизни. Тысячу лет я твердила себе, что я не та, кем был мой сир, но на деле ничем от него не отличалась. Господь не снимет свое проклятие, но я должна каяться так, как умею. Считай это крещением - пусть огонь очистит то, что не смоет вода.
Лицо призрака выразило сомнение:
- Госпожа, я был наставником детей, и вы ведь тоже получили классическое образование. Мой долг - сообщить вам, что вы говорите о неслыханном. Разве кто-то из отцов церкви говорил вам, что поджарить себя означает смыть грех? Разве имеет значение деяние без смысла и цели? Это лишь видимость, а не истинное покаяние.
В этот раз она посмотрела на него:
- Ты забыл свое место? Ты был слугой, а теперь лишь призрак. Кто ты такой, чтобы судить меня?
- Я слуга, который своевременным советом спасал своих господ от позора. Разве я могу отказаться от служения, когда дочь королевской семьи вновь нуждается в помощи? Вы притворились мученицей, но каетесь лишь перед собой, а не перед Всевышним. Бога не обмануть.
Раздался звон будильника - 06:44 - и через секунду солнце осветило самую высокую из башен Альхаферии. Руки Люситы задымились, а кожа на ее лице начала сморщиваться и растрескиваться. Солнечный свет перекинулся на красные стены дворца, и Люсита своим нечеловеческим зрением увидела, как меняют свое очертание тени во дворе, отброшенные решетками, которые выковали, когда она еще была ребенком.
Наружный слой ее кожи осыпался тонким пеплом. Номер отеля заполнялся густым дымом - черным от витэ и белым от вампирской плоти - который собрался под потолком. Боль была невыносимой, страх затмевал разум, и Люсита из последних сил боролась, чтобы не поддаться безумию паники и не забиться в темный угол, как последний неонат. Она заплакала, но тут же прекратила, когда услышала, как кровавые слезы шипят на горящих щеках.
За прошедшие девять веков Люсита видела солнце менее чем дюжину раз, и каждый раз это было невыносимо. Она повелела крови прилить к лицу, замедлив его сгорание и вернув часть своего сверхъестественного зрения. Пару раз моргнув, она увидела ходящих перед дворцом людей. Когда-то там были слуги, глашатаи, крестьяне с корзинами еды и солдаты, собирающиеся на войну. Но теперь по знакомым ей дорогам ходили совсем другие люди - наемные работники, служащие своему начальству по контракту и за деньги, а не по заветам веры и дав клятву.
От понимания этого ей стало почти физически больно. Дворца, который она помнила, больше не было - как и ее семьи, и мрачного священника, превратившего ее в вампира. Осталась лишь видимость, но не суть. Она вспомнила дерево, пустое внутри - в нем они с Анатолем спрятались во время путешествия вдоль Дуная. Дворец тоже был таким: ходившие вокруг него и внутри него люди были для него чужими, как и она с ее наставником для того дерева. И дерево, и дворец опустели, перестали быть собой, и потому ими просто пользовались.
Призрак был прав - в том, что она делала, не было смысла. Боль не могла вернуть Арагон, который она потеряла. Она могла объявить себя госпожой, но никто не стал бы служить ей так, как служили когда-то.
Просто самообман.
Глаза начали выгорать. Всего за пару секунд зрение Люситы стало таким же, как у смертных, а затем она почти ослепла. Все, что она видела - яркий прямоугольник окна посреди кромешной темноты. Ее трясло. Она не видела своих рук, но слышала, как косточки пальцев стучат о подлокотники кресла. Если бы ее руки сохранили силу, она бы сжала кулаки и превратила бы подлокотники в щепки.
Наконец, ее решимость иссякла. Она смогла не поддаться панике, а встала и направилась в сторону кровати со всем достоинством, которое сумела сохранить. Она слегка ошиблась с направлением и на последнем шаге налетела на изножье кровати. От силы этого столкновения висевшее над кроватью зеркало упало и разбилось, осыпав осколками и ее обгоревшее тело, и простыни. Люсита закуталась в одеяла и покрывало, чувствуя, как ее тело начинает исцелять себя. Всего за несколько ночей она сможет полностью стереть с себя все свидетельства этого акта умерщвления плоти.
Со стороны окна раздался голос призрака:
- Я ухожу, госпожа. Вы причинили себе боль, но зачем? Вы не стали умнее или лучше, вы остались собой. Как сказал пророк Иеремия: «Прошла жатва, кончилось лето, а мы не спасены».
Со звуком, похожим на шепот, он исчез. Люсита спала.
Комментариев нет:
Отправить комментарий